— Татьяна держится молодцом, — сообщил Бударин. — Причины гибели неясны. Если решите отдать последний долг — с крышей не беспокойтесь. Забронируем в «Астории»… Нет, нет, хотя и зима, с гостиницами по-прежнему туго. Финны наплывом, пушной аукцион, медики симпозируют…
Молча накрывали на стол. Что-то до конца не выясненное мешало им поступать, как обычно. Чужое горе не миновало их семью. Хотя вряд ли гибель Лезгинцева можно было назвать чужим горем. В кругосветном походе на «Касатке» Дмитрий Ильич несколько недель провел в одной каюте с командиром электромеханической боевой части инженер-капитаном третьего ранга Юрием Петровичем Лезгинцевым. Морское товарищество закрепилось на суше.
— Я бы советовала тебе выехать в Ленинград, — сказала жена за столом. — Юрий Петрович для нас не случайный знакомый.
— Поездка сопряжена со многим… — Дмитрий Ильич с маху выпил вторую рюмку, поймал грибок.
— Если остановка за деньгами, я найду, — продолжала она.
— Где?
— Костюм я так и не сумела купить. Не было моего размера. Если не хватит, у кого-нибудь одолжишь. У того же Бударина. А поехать надо, Митя.
После водки по телу разлилась приятная истома. Мысли потекли спокойней, благостней.
— Право, не знаю. Буду ли к месту? Если Татьяна держится… Ты сама понимаешь, следствие неизбежно. Вынырнешь ни к селу ни к городу. У них свои дела. У военных. Надо учесть специфику. Лезгинцев не просто офицер…
— Юрий Петрович прежде всего твой товарищ. При чем тут следствие? Ты приедешь проститься с покойным, отдать свой долг. И специфика не имеет значения для тебя. У нас как-то странно повелось. Забыли многое… Умер человек — ну и что ж… Какое-то безразличие… Нет на вас кнута! Поразительное, постыдное равнодушие…
Ну, если уж уралка возьмется, берегись! Пока нет причин — и тихая, и смирная, и будто бы незаметная, а подогрей, доведи до белого каления — спуску не даст.
— Не надо, — попросил он, — убедила.
— Я тебя соберу.
— Только самое необходимое, — попросил Дмитрий Ильич. — Хотя не беспокойся. Возьму свой журналистский чемоданчик — и все.
— Когда похороны?
— Бударин сказал — завтра. Тело привезут в Матросский клуб, на площадь Труда.
— Подумать только… тело привезут. — Антонина Сергеевна кончиком косынки промокнула глаза. — Ты письмо захватишь с собой?
— Какое? — Дмитрий Ильич встрепенулся. — Его письмо?
— Да.
— Зачем?
— Будет следствие. Может быть, поможет что-то выяснить… — Она говорила невнятно, будто в полузабытьи.
За ужином Антонина Сергеевна не притронулась ни к чему. Ее состояние и пугало и раздражало мужа.
— Тебе обязательно хочется втянуть в эту историю нашу дочь? — спросил он резко. — Вы, женщины, дальше своего носа ничего не видите. Теперь не знаю, не уверен, нужно ли мне туда…
Требовательно зазвонила междугородная. На проводе — Ленинград. Татьяна Федоровна требовала приехать. «Приезжайте, расхлебывайте», — звучало угрозой.
— Лезгинцева? — догадалась жена. — Что она?
— Ничего особенного. — Дмитрий Ильич покорно снес тяжелый подозрительный взгляд. — Просила обязательно приехать. Успею на «Стрелу». Зое ничего не говори.
— Почему? Зоя дружила с Юрием Петровичем.
— Ну и что, если дружила?! — он взорвался. — Мало ли чего! Что же теперь, афишировать, идти за гробом второй вдовой? Поразительно, как ты рассуждаешь. Если бы ты знала, что́ та сказала… — Он осекся, но было поздно, пришлось выдержать стремительную атаку и, сдавшись, все рассказать.
— Расхлебывайте? — беспомощно повторила жена.
— Пусть Зоя все забудет! Да и забывать нечего. Мало ли дружат, расстаются, потом и не вспоминают… — Его жестокие слова убийственно действовали на жену, вызывали у нее внутренний отпор, заставляли сложней мыслить и болезненней ощущать обиду.
— Они любили друг друга, — выдавила она сквозь стиснутые зубы, — хотя он был болен, страдал и, если отбросить всякие тонкости, был безнадежен.
— Тем более…
— Что тем более? — она не дала ему докончить. — Зоя страдает. Пойми, ей девятнадцать. В эти годы многое смещается, на многое смотрят по-другому. Возможно, здорового бы она не любила, не привыкла бы к нему, не жалела… Его не вернешь, но мы обязаны сохранить свою дочь…
2
Улица Гарибальди жила совсем не при италийской погоде. Сухая метель гуляла вовсю, клубилась возле фонарей, догоняла автобусы, подталкивала озябших, закутанных по брови пешеходов. Спасительный зеленый фонарик мелькнул из-за угла как нельзя кстати. Пожилой шофер довез Дмитрия Ильича до вокзала, а расторопная кассирша, отказав в жестком, вручила билет в мягкий вагон.