На 58-й секунде двигатель не выключился. Ничего. Он может выключить его вручную, но память подсказывала – случалось прежде – увы, «горе от ума». Казалось, следует выключать по инструкции, но существует у двигателя разброс, и интегратор не выключит, пока не набрался импульс. Он подождет еще чуть-чуть, не мешая автоматике, несколько секунд, и если нужно, вручную вырубит… Но подождёт все-таки.
Голова гудела у Жана. И обидно, что не от невесомости. Забывшись он подплыл к иллюминатору и стукнулся об обечайку. И от того была обычная земная боль и шишка на лбу, и он потом снова этим же местом стукнулся.
Жан боялся встречи с невесомостью, и дома задолго спал на наклонной постели, увеличивая наклон, и еще часами висел вниз головой на шведской стенке. А в полёте, когда наступила невесомость, ничего не почувствовал.
Приборная доска, как и на земле, была перед ним, а не как у других «внизу» или «с боку». С невесомостью у него, словом, получилось на редкость хорошо, но его мучила жажда и хотелось в туалет. Но туалет или, как его называли официально, ассенизационно-санитарное устройство размещалось именно здесь, в орбитальном отсеке, где теперь вертелась «учителка». Не мог же Жан – каждые четверть часа её просить отправиться в спускаемый аппарат, где к тому же колдует командир, и затем менять мочеприемник, его ответную часть.
«И что о нём подумают?» Жан считал себя испытателем и умел терпеть. Но запрет всегда рождает желание и ему приспичило. И он кувыркался, показывая, что не испытывает вестибулярных расстройств. Он и в самом деле – не выдумщик и был испытателем. На очередном дне науки, попав в КНЕС, он записался на испытания, и потом неделю провёл в лежачем положении на ткани, расстеленной в бассейне, на воде.
Это тоже легло «лыком в строку». Он переделывал для себя русские поговорки и так их по делу и не по делу применял, что мало кто его в этом понимал. Перед полётом к нему вязались (по выражению Сергея) медики. Ах, эти медики… Их хлебом не корми… Психологическое потрясение подростка, несложившийся организм, плюс мутагенный фон (словно на земле нет более паршивых фонов).
На его родине не испытавшие материнства старые девы, объединявшиеся обычно защитой кошек и собак, сделали своим знаменем лозунг. «Несформированный юношеский организм… Критический переходный возраст… Вы представляете последствия? К чему это приведёт?»
Жану повезло. Схлестнулись две медицинские школы – Берту и Тиксье, и их взаимное усекновение (минус на минус – плюс) и привели к успеху: Сошлись на том, что низкая орбита и всего двое суток полёта… и еще двадцать страниц обоснования со ссылкой на труды… Слава богу, всё позади, и остались лишь объективные трудности, как, например, сосуществование разных полов, и все неудобства с ними связанные.
Учителка – бессемейная. Обсуждали и её. Мол, у неё может родиться монстр или ребёнок обреченный и ослабленный, и вправе ли она как мать… как будущая мать… распорядиться теперь его судьбой?
Нетрудно сделать жизнь невыносимой. Живёшь себе, ходишь по тверди, дышишь, читаешь, ешь-пьешь, и нет у тебя проблем. Но лиши тебя мелочи, и она вылезает на первый план, как воспалившаяся заноза. И теперь, «чтоб ей лопнуть». Он вынужден объявить: «Мадемуазель, ступайте-ка в опускаемый аппарат, потому что я должен сделать именно здесь пи-пи. Понятно вам?»
Когда Софи победила в конкурсе «Урок в космосе», она понимала, что это не конец, а лишь начало. Она слыла непоседой и путешествовала сначала в окрестностях Клермон-Феррана. Но раз попав в сталактитовую пещеру, почувствовала себя неладно. Не просто дискомфортно. Ужас накрыл её полностью, с головой. Пришлось преждевременно возвращаться. С тех пор Софи остерегалась стесняющих, замкнутых пространств, и это чувство не повторялось. Впрочем, она анонимно проконсультировалась и лечилась гипнозом. Её помещали в капсулы и под землей, и постепенно чувство страха исчезло. Софи успешно выдержала испытания в сурдокамере, и только теперь былое вернулось в полёте.
Всего пару дней назад, подлетая к Байконуру, она увидела страшную картину. В косых закатных лучах уходящего солнца земля под крылом показалась ей дном ушедшего моря… Безжизненность, странные потёки, меандры – русла бывших рек – рождали в ней странное чувство брошенности и бескрайней тоски. «Зачем она здесь? Это место не её».
Она взяла тогда себя в руки, уговорила себя не поддаваться, а дальше её подхватило и понесло, не давая возможности расслабиться.