– Ну… она была… вялой.
– Верно ли будет сказать, что и сонной?
– Да, похоже на то.
– Это не кажется вам странным?
– Сейчас кажется. Такое вокруг – кровь, Грэм лежит, ты в крови… да, это странно.
– Скажите, Нильс, а чем пахло в комнате?
– Я понял, на что вы намекаете. Да, был какой-то необычный запах, но я не знаю, что это.
– Чепмен, к чему вы клоните? – спросил Судья.
– Я уверен, что Ди усыпили каким-то препаратом. Версия же господина Зилу – тут невсе могут ее знать – его версия состоит в том, что я убил Грэма, чтобы сбежать с Ди. Но зачем, скажите, мне ее тогда усыплять? Она хрупкая девушка, и все же я не настолько силен, чтобы пронести ее на себе через весь остров.
– А если она притворилась? – допытывался Судья.
– Да разве могла бы она так искусно притворяться, когда вокруг такое? Да и зачем притворяться? И самое важное – запах.
– Ну, состояние Ди может объясниться алкогольным опьянением, шоком, – неохотно сопротивлялся судья.
– Прошу прощения! Я хотел бы сделать заявление! – внезапно вмешался Холгер, глава клана врачей.
Трагическую историю Холгера знали все: с год назад его дочь, единственный близкий человек после смерти жены, вышла замуж. Ее похитили на следующий день после свадьбы – убийца умудрился без единого звука забрать юную Монику из дома, вечером, а через пару дней ее тело нашли на берегу, обезображенным. Осмотр проводил сам Холгер, который пришел к выводу, что перед тем, как убить, девушку насиловали. Холгер был одним из тех, кто и представлял угрозу для Судьи – этот был способен возглавить крестовый поход за правду о серийном убийце; именно к нему и сумел удачно подвести дело Чепмен. Судья разыграл партию как по нотам, и план его был прост и изящен: направить гнев Холгера в продуктивное русло, хотя бы создать видимость работы и движения к разгадке тайны убийцы. Поэтому в зале заседаний Судья предложил провести эксперимент – опознание Нильсом запаха. Холгеру удалось быстро организовать пять пробирок с разными веществами, которые были выставлены на стол. Внутри каждой – жидкости от мутной белесой до бурой. Нильс принялся по очереди нюхать пробирки, наученный Холгером, как правильно это делать – рукой подмахивая воздух над пробиркой к себе. Над третьей пробиркой Нильс остановился:
– Это оно. Это точно оно, только концентрированное. Аж голова кружится.
– Уверены? Пожалуйста, проверьте остальные, – настоял Судья.
Нильс быстро обнюхал оставшиеся и утвердительно кивнул – точно третья.
– Это хлороформ, – подвел итог Холгер.
Главы кланов переглядывались, перешептывались – Судье стало ясно, что спектакль, разыгранный им, они приняли, и никто не встанет на сторону Зилу.
– Рискну предположить, что доступ к этому веществу на острове есть далеко не у всех, – Чепмен всмотрелся в лица островной «знати».
– Когда это вы из подозреваемого превратились в следователя? – пророкотал Зилу.
– Я изучал криминалистику в университете – вы же знаете, и поскольку, думаю, сомнений в моей невиновности уже не должно оставаться, я могу помочь найти убийцу.
Зилу зло посмотрел на Судью.
– Предложение принимается судом. Зилу, организуйте расследование, это по вашей части – согласился Судья.
– А что с угоном шлюпки? – спросил Зилу больше, чтобы ужалить Судью, чем чтобы добиться результата.
– Орландо признается виновным и приговаривается к казни. Если объявится – приведем приговор в исполнение на площади.
После допроса Эмма вышла и села на выступ вроде бордюра у канализационной канавки. Ее начинала охватывать паника. Ей некуда было деться от Крюгера – она знала, что он найдет ее повсюду на острове. Никто ее не защитит, не прикроет, никто не накажет его, зверя, который теперь будет издеваться над ней еще кровожаднее. Нет, с ним договориться не получится. Эмма приближалась к мысли о самоубийстве, но то ли ей не хватало решимости, то ли она была во власти слишком сильных эмоций – поэтому не смогла сосредоточиться и придумать какой-нибудь посильный способ, хотя другой женщине на ее месте хватило бы и меньшего: потерять ребенка и мужа, остаться в полном одиночестве, а единственный человек рядом – насильник, от которого уйти можно только в бордель – и все это произошло со скоростью света. Эмма встала и побрела по улице, не слыша, как ее зовет Альваро, увидевший ее в прогал узкого прохода с соседнего переулка. Альваро не стал ее догонять – сам отвлекся на разговор с Данитой, к которому мы еще обратимся.
Эмма в полубреду оказалась на том самом месте, куда причалила лодка с пассажирами Линкольна. Где-то там, в пучине вод, лежит корабль, а на нем все так же, верно, покоится контейнер, вместилище ужаса, где навсегда похоронены последние счастливые воспоминания о Мими. Эмме захотелось ощутить себя беременной – чтобы вновь под сердцем возникла маленькая жизнь, чтобы почувствовать, как ножки внезапно толкают живот, иногда – нещадно и даже больно, но всегда – радостно. И как только сознание Эммы вполне увлеклось мыслями о НОВОЙ жизни, сверкнувшее перед глазами личико Мими все перечеркнуло: как же подло думать о НОВОМ, когда только что погибла ее малышка, а она предается мыслям о ее ЗАМЕНЕ, какая же она поганая мать. И не уберегла свою девочку, и любого следующего – не убережет, и этот остров ей – только как наказание за то, что она слишком рано оторвала Мими от груди, и та кричала, требовала, отказывалась от смеси, а потом заболела. И поделом ей, Эмме, все это! И Крюгер, в котором она ночью узнала зверя – это еще малая доля тех мучений, которые Эмма должна испытать, чтоб хоть немного искупить вину. Такие чудовищные мысли роились в ее голове, и Эмма, придя в себя, как ей показалось, понурив голову, поплелась домой, если так и можно называть контейнер-логово, контейнер-берлогу Крюгера. Хватаясь за ручку двери, Эмма успела поймать себя на мысли, что он уже тут, он ждет и сразу ее ударит.