Гюнхиль звала его, умоляла помочь, а он, не зная, что делать, по-прежнему стоял и растерянно смотрел на нее.
Однажды на ферме старика Уле в Омли Арне видел, как рожала коза. Это было всё, что он знал о родах.
Его сердце колотилось и никак не могло успокоиться. Но всё же Арне разделся, вымыл руки и принес чистое белье. Затем он закрыл за собой дверь, чтобы свет из кухни не падал на Гюнхиль: он никогда прежде не видел ее нагой – стеснение и стыд не позволяли им обнажаться.
Наконец тело Гюнхиль извергло источник ее мук. Она плакала от боли и радости одновременно, лицо стало белее рубашки, пропитанной слезами и пóтом, а снаружи всё еще бушевала стихия. В полутьме хижины Арне поднял перед собой закричавший комок, чувствуя незнакомое тепло в груди, способное даже примирить его с жизнью. Этот комок был его сыном. Частью его самого.
Отныне всё стало иметь значение, и путь, предложенный ему Пелле Йолсеном, обрел направление и цель. Благодаря рождению Эйвинда Арне услышал мир и включился в его движение. Ребенок примирил его с жизнью, помог Арне заключить новый договор с бытием.
Он больше не гневался.
Он больше не сожалел.
Он и в самом деле узнал гармонию.
2. Эйнар
1
Эйнар смотрел на оконное стекло и следил за петляющими дорожками капель дождя, пытаясь угадать, куда же они свернут. Сквозь щели в старой стене, покрытой сморщенной, как кожа старика, штукатуркой, хлынул поток холодного воздуха, похожий на дыхание призрака. Занавеска дрогнула и поднялась.
Большие дубовые балки, которые поддерживали крышу и стены, почернели от дыма, пропитались запахами рыбы, козьего молока и людей, живущих в этом небольшом пространстве.
Эйнару было шестнадцать лет. Его угловатое лицо всегда казалось немного грустным и скучающим. От отца он унаследовал спокойствие и несколько грубоватую прямоту; от матери ему достались изящество движений и маленькие синие глаза. Иногда он, как и мать, смотрел на предметы так, словно не видел их.
Между его ног стоял небольшой чан, в котором он перемешивал творог ошкуренной кленовой палкой с тремя отростками на конце, напоминавшей руку. Движения юноши были механическими, а мысли его давно улетели отсюда, растворились, исчезли за стеклом с прожилками от дождя.
Погода внезапно изменилась: солнечное апрельское утро превратилось в мрачную осеннюю серость, нависшую над проливом и маяком на безымянной скале. Резкий ветер гнал темные облака и ломал первые робкие цветы.
Отец юноши вошел в дом, и комната наполнилась запахом китового масла. Этот запах словно стал тенью отца и сопровождал каждое его движение. Он сделал несколько тяжелых шагов по полу – аккуратно, словно торжественно шел внутри храма, – и встал за спиной сына, который продолжал равнодушно разделять творог на части.
Отец замахнулся и ударил – внезапно и сильно, так что юноша застонал и упал. Но его отец не услышал стона, потому что был глухим.
Эйнар приложил руку к уху: больно, очень больно. На черном небе его зажмуренных глаз появились звездочки и молнии. Он услышал оглушительный рев и свист – словно в его голову влетел штормовой ветер, будто бы в ней зашумел прилив. Когда он посмотрел на отца, тот уже отвернулся и наливал воду из терракотового графина. Отец мельком взглянул на него – быстро, как дикий зверь, которому нужно убедиться, что он в безопасности. Отец хотел увериться, что сын усвоил урок и не подумает ослушаться его. Потом он сделал несколько быстрых глотков. Вода стекала с его неопрятной бороды на пожелтевшую и прохудившуюся рубашку и лилась на пол. Наконец он сел за стол и с уставшим видом принялся ждать, когда ему подадут еду.
Эйнар поднялся, потирая лицо. У него слетел башмак, и палка выскользнула из рук. Юноша увидел, что ее конец торчит из-за ведра с засоленным мясом кролика, и встал на колени, чтобы достать ее.
Его ухо пульсировало, казалось, по нему ползают десятки невидимых насекомых, отчего лицо неприятно и болезненно зудело.
Эйнар не всегда понимал, за что его наказывает отец. Иногда причины будто бы и не было, но после того, как старший сын, Эйвинд, уехал с острова прошлой осенью, наказания стали чаще и бессмысленней. Эйнар решил – отца на этот раз разозлило то, что он не успел накрыть на стол и подать суп. Арне ненавидел ждать. Его терпение со временем истончалось, словно потертая веревка. А может, думал Эйнар, причина в чём-то еще. Может, он не сделал что-то утром или прошлым вечером. Или сделал, но не так. Пока он размышлял, отец постучал чашкой по столу, привлекая внимание.