Эйнар кивнул и побежал за мисками. Он разогрел на углях овощной суп и подал его отцу.
Шум в голове как будто становился всё дальше. Теперь он напоминал туманный горн корабля в ночи. Эйнар увидел следы от сапог отца. Они вели от двери к столу и успели превратиться в застывшую грязь.
Арне Бьёрнебу мало заботили порядок и чистота. Это никогда не было его работой. После смерти Гюнхиль – несколько лет назад – он распределил обязанности так, что Эйнару досталось то, чем занималась мать: уборка, приготовление пищи, стирка, ремонт штанов и чулок и уход за младшим братом. От мужских дел отец отстранил Эйнара полностью. И с этим правилом, не написанным и не озвученным, но неопровержимым, никто не смел спорить. Потому что так решил отец. Эйвинд, старший сын, получил в наследство маяк – единственное богатство Арне – и знания о нем. Младший сын Эмиль – заботу и любовь. Первый вдох малыша стал последним для его матери. Гюнхиль не успела выкормить ребенка, и он вырос на молоке козочки Перниллы. Эйнар, средний сын, забрал то, что осталось: щепотку любви и несбывшиеся надежды. Он был словно пес, подбирающий объедки после застолья, но благодарный и за это. Ни один из трех братьев не осмелился подвергнуть сомнению семейный уклад, установленный отцом. По крайней мере, до тех пор, пока Эйвинд не побывал в мире – настоящем мире – и не увидел, что за морем, отделяющим остров от Большой земли, живет свободной жизнью неизведанная вселенная. Там нет правил, придуманных Арне Бьёрнебу, – зато есть свои законы! Манящий, разный, интересный мир! И Эйвинд решился. Отважился покинуть остров. Ему шел двадцатый год. Это был сильный, высокий юноша, полный надежд и мыслей, таких же стройных, как он сам. На лбу у него красовался белокурый вихор. Правда, время от времени тщеславие откидывало его волосы назад и щелкало по лбу со всей силы.
2
Однажды летним днем Эйвинд, как обычно, отправился в магазин своего деда. Он приезжал туда каждые две недели – пополнять запасы. Только в тот раз вернулся каким-то возбужденным и непривычно разговорчивым.
– Я встретил там одного парня, – сказал старший брат, убедившись, что отец смотрит на него и может понять его по движениям губ. – У таверны мадам Столтенберг.
Отец и трое сыновей собрались за обеденным столом. Солнце по-хозяйски растянуло тени позади них, словно покрывала.
Услышав это, Арне насторожился, как зверь, который почувствовал ловушку.
– Что ты делал в таверне? – спросил он, продолжая жевать. Дети давно не слышали, чтобы голос отца звучал так резко.
Когда-то этот высокий, большой и одинокий человек, потерявший в морском сражении ухо и пол-лица, проводил дни напролет за столиком портовой таверны. У него было прозвище – Немой, и он влачил убогое существование, опустошая стакан за стаканом, смотря на свою жизнь как на череду сменяющих друг друга одинаковых эпизодов. Он мог говорить, но его всё равно называли Немым – из-за отказа озвучивать недостойному миру свои мысли. Прошло немало времени, прежде чем Немого назначили смотрителем маяка и кроткая Гюнхиль стала его женой, вытащив со дна в живой и чувственный мир. Прежде чем он обрел гармонию с самим собой – в тот день, когда в его доме появился ребенок, новая маленькая жизнь.
Арне не хотел, чтобы дети знали о его прошлом. Но после смерти их матери Гюнхиль ее отец, Пелле Йолсен, старый торговец, много лет назад распознавший в Арне чистую душу и назначивший его в благодарность за спасение дочери королем одинокого маяка, решил рассказать старшим внукам правду о прошлом их отца. Он сделал это, потому что не хотел умирать с такой тайной в сердце. Потому что на склоне лет Йолсен стал свободнее и проще и осознал, что старость – это время говорить то, что думаешь. И, наконец, он любил Арне и желал, чтобы его дети знали о непростом пути отца. Йолсен считал, что это не уронит Арне в глазах сыновей, а, напротив, заставит больше его уважать и ценить.
Дедушка Йолсен велел Эйвинду передать всё младшим братьям – втайне от отца. И с того дня мальчики хранили секрет, как сокровище. Он объединил их прочнее, чем кровь и годы жизни на острове без материнской ласки. Знание о прошлом отца усмиряло их гнев, когда Арне перегибал палку. В такие моменты братья переглядывались, скрывая сочувственные улыбки. Несмотря на то, что их отец оставил в прошлом прозвище Немой, он по-прежнему любил запереться в упрямом молчании. Остров Немого – так в порту до сих пор называли их дом.