А сейчас ему нужна была вода, чтобы вымыть грязную посуду, лежащую в ведре. Он выглянул на улицу и позвал Эмиля. Ему ответил неутомимый Эйвинд с башни маяка; братья помахали друг другу. Эйнар еще раз позвал Эмиля, но тот не ответил. Тогда он сам принес воду и вернулся в дом, который после слепящего солнца и зноя снаружи показался ему темным и прохладным.
Он думал о матери.
Иногда Эйнар пытался представить ее себе, но не мог вспомнить ничего определенного. Портрет Гюнхиль, конечно, никто не написал. Эйнар знал, что у нее были светлые волосы и кожа и нежные, округлые черты лица. Но в мире столько красивых белокурых женщин! Когда Гюнхиль умерла, Эйнару только исполнилось пять лет – слишком мало, чтобы у него остались воспоминания, а не просто впечатления.
Он думал не только о ее внешнем облике. Каждый раз, когда старый Пелле Йолсен приезжал на остров – что случалось всё реже – и рассказывал внукам об их матери, Эйнар слушал его с восторгом и не мог наслушаться.
Он хотел знать о матери больше, потому что чувствовал, что собственных воспоминаний ему не хватает. Когда из раза в раз рассказываются одни и те же истории, они в конце концов словно присваиваются слушателями. В них верят, даже если сомневаются в их достоверности.
Отсутствие воспоминаний о матери не мешало Эйнару думать, будто Эмиль помнит ее. Он сочинял связанные с ней истории и ситуации, наделял жизнью и словно переживал заново. Он и сам уже не мог отличить правду от вымысла, реальное от воображаемого.
Эйнар, например, не знал, оставалась ли когда-нибудь Гюнхиль возле их кровати по вечерам, ожидая, когда они с Эйвиндом уснут. Но ему бесконечно хотелось верить, что так и было, и потому он делился с Эмилем историями о ласковой маме, которая каждый вечер рассказывала им сказки. И от этого тоска по матери становилась еще сильнее и глубже. Он восхвалял ее терпение и нежный голос, который царил над серой тишиной острова, доброту и большую любовь к отцу, хотя тот и не был склонен к проявлениям нежности и душевным беседам. Эйнар восхищался силой духа Гюнхиль и ее великодушием.
Результатом этой невинной лжи стал образ идеальной матери и безгрешной женщины, единственная вина которой – в том, что ей не хватило силы выдержать рождение троих детей и тяжелую жизнь на острове.
Такой была утешительная вера, и с ней братья Бьёрнебу жили годами.
7
До полудня оставались считаные минуты. Солнце нещадно палило. Эйнар выглянул в окно. Пролив раскинулся как серое плоское полотно, по которому скользили лодки, вернее их очертания. Маленький загон для Перниллы, как всегда, пустовал. Эйнар был уверен, что Эмиль где-то бездельничает. Должно быть, оставил козу пастись, а сам решил освежиться в воде.
«Если он не вернется до того, как закипит кофе, – подумал он, – пойду его искать и задам ему как следует!»
Но кофейник на огне зашумел, а Эмиль так и не пришел. Его всё еще не было, когда отец с Эйвиндом зашли домой, изнемогая от пота и усталости.
Эйнар подал на стол дравле и кофе.
– Я почти увидел, как кит пускает фонтанчик! – с восторгом произнес Эйвинд. – И уже приготовил желание, а он, негодяй, передумал! А кстати, где Пернилла?
– С малышом, – ответил Эйнар.
– А малыш где?
– С Перниллой! – засмеялся Эйнар.
Эйвинд тоже засмеялся.
Арне молча продолжал есть. Вдруг он встрепенулся, посмотрел вверх, потом повернулся к Эйнару и, не вытирая губ, с которых капал сироп, спросил:
– Почему нет Эмиля?
– Он пасет козу.
– Пойди и приведи его, – велел Арне и снова опустил голову к тарелке.
Эйнару не нужно повторять дважды. Это не Эйвинд. Он встал и вышел из дома, намереваясь задать хорошенькую трепку Эмилю. Так повелось, что он отвечал за брата, если тот задерживался или попадал в неприятности. Он отправился на север в полной уверенности, что увидит его там, возможно, вдалеке, но его нигде не было. Затем он повернул к маяку, думая, что, может быть, брат сидит или спит там. Обошел маяк, но никого не нашел. Он вышел за ограду и, прикрыв глаза ладонью, оглядел остров по периметру, насколько мог видеть. Никаких следов Эмиля. И козы.
Эйнару показалось, будто невидимая рука схватила его за кишки, и он почувствовал, что что-то не так. Попробовал позвать:
– Эмиль!
Ему ответили только растревоженные морские птицы и шум прибоя.
– Эмиль!
Завыла сирена парохода. В прошлом году пароход впервые пересек Атлантику, и, похоже, парусных судов скоро совсем не станет.