В конце концов его стали назвать Немым, хотя он и мог разговаривать, только не слышал, и считали неотъемлемой частью таверн, подобно непристойностям и ругательствам.
2
Первые дни 1814 года Немой проводил в худшей таверне в порту. Как раз в то время, несмотря на Кильский договор, по которому Норвегия окончательно перешла к шведской короне, в Эйдсволле зарождалось стремление к национальной независимости и конституции – в духе Руссо, Локка и Монтескье. Идеи о свободе проносились как внезапный ветер – новые и смелые. В Арендале недавно создали гильдию торговцев, и ее участники ратовали за строительство маяка на входе в порт. Они считали, что маяк придаст городу больше значимости, будет способствовать мореходству и укрепит национальный дух, который сильно ослаб за время последней войны и четырех веков опостылевшего датского владычества. До сих пор маяком у побережья пролива Галтесунд служило каменное сооружение на вершине лесистого холма, построенное больше полувека назад. Этот маяк работал на угле, и его свет был слаб, едва различим уже на расстоянии полумили. А риск пожара, наоборот, слишком велик.
Место для будущего маяка выбирали долго. Моряки обошли все окрестные острова и неприступные каменистые выступы, омываемые волнами, обдуваемые ветрами. В конце концов выбор пал на Шрам – безымянный клочок суши в четверти мили от городского порта. Но из-за неровной поверхности острова и отсутствия четкой береговой линии строительство пришлось отложить и поначалу сделать из гидравлической извести насыпь длиной двадцать метров. Это обошлось в значительную сумму – тысячу риксдалеров. Зато теперь у острова появился причал, и вода у его берегов стала спокойной.
Строительные работы завершились в конце лета 1815 года. На торжественной церемонии собрались почти все граждане Арендала.
Красно-желтый маяк, выкрашенный в цвета округа, стал гордостью города.
Но маяк без смотрителя – всё равно что корабль без капитана. Или маленькое королевство без короля.
3
– Дорогой мой, выбор смотрителя маяка – непростая задача, – сказал Пелле Йолсен, глава гильдии торговцев Арендала. Он сидел за столиком в таверне мадам Столтенберг на улице Вестерледе, двадцать три, в компании главного инспектора городка Сигурда Сандемоса.
– Кто же спорит? – спросил Сигурд.
– Это не то же самое, что назначить привратника, или посыльного, или кого-то в этом духе.
– Ну конечно, нет!
– Деликатное задание.
– Очень деликатное, я бы сказал.
– И потом, кто согласится жить в заточении среди этих безжизненных камней, обдуваемых всеми ветрами, чтобы только не дать фитилю погаснуть? Вы бы вот решились?
– Я? А почему вы меня об этом спрашиваете?
– Да просто ради интереса. Так пошли бы на такую должность?
– Слава богу, у меня уже есть работа. Я как-никак главный инспектор города!
Он произнес это с такой гордостью, будто и в самом деле его слова означали нечто исключительно важное.
– Допустим. Но если бы вы сидели без работы и не были главным инспектором Арендала, то согласились бы стать смотрителем маяка?
Сигурд Сандемос закрыл глаза, изогнул густые брови и задумался. И даже шум таверны, кажется, не мешал ему размышлять. Он был маленьким и худым, точно иссохшая ветка, и совершенно не похож на своего собеседника, который так и дышал энтузиазмом и жаждой деятельности.
– Я, говорите?
– Вы, вы! С кем же еще, по-вашему, я тут общаюсь? Так что? Отвечайте!
Инспектор покачал головой:
– Боюсь, время на этом необитаемом острове тянется слишком долго…
– Бесконечно, – согласился Пелле Йолсен, постукивая пальцами по столу, словно в подтверждение своих слов. – Не бойтесь, произнесите это громче! – И Йолсен глотнул пива. – Это же как… как попасть в клетку! В запертую клетку!
Сандемос кивнул:
– В некотором смысле похоже на тюрьму, верно подмечено!
И вдруг он замолчал и загадочно посмотрел, как будто его осенило:
– Погодите-ка…
– Ну что там у вас?
– Да вот пришла одна мысль…
– В самом деле? И какая?
– Ваше рассуждение привело меня к тому, что… возможно, это покажется вам странным… но всё же, если выслушаете до конца…
– Инспектор, короче!
– В общем… Я думаю, нам нужен свободный во всех смыслах человек. Чтобы одиночество его не тяготило, нечего было терять и некуда возвращаться. И желательно без семьи.