…Кустарник был рядом, а потому слуги и солдаты довольно быстро успели насобирать кучу хвороста и принести два котелка с водой, однако право разжечь костер Маргрет все же оставила за собой. Внемля советам Отставного Бомбардира и двух других слуг, она училась мастерить из тонких сухих прутьев и нарезанных ножом щепочек некое подобие шалашика; постигала премудрости трута и кресала. Однако все эти страсти по первобытному человеку не мешали ей замечать то, чего замечать ей сейчас просто не стоило. А посему она видела, что сержант пришел один, без корсиканки, и что, пошептавшись с ним, двое его солдат поспешили к дозорному холму. Со временем туда же заторопился еще один солдат.
Когда основательно «вздремнувший» лейтенант спустился со своего сеновала, любвеобильная корсиканка наконец-то появилась. Шла она неуверенно и как-то слишком уж хмельно пошатываясь. Не сообразив, что тут происходило без него и решив, что служанка слегка подвыпила, лейтенант прошелся руками по ее груди, но, ко всеобщему удовольствию, корсиканка отвесила ему такую тяжелую мужскую пощечину, что грузный лейтенант отшатнулся и сгоряча чуть было не схватился за шпагу.
– Время любви кончилось, лейтенант! – Это говорю вам я, неистовая корсиканка и дочь пирата! – Настало время раскаяний и воспоминаний. И поверьте мне на слово, что в океане сотни мужчин будут молиться на эту слегка поувядшую, но все еще любовно поющую, грудь, как на неувядающий плод райского сада.
– Еще бы, – хмыкнул кто-то из недавних пользователей этой груди, однако Бастианна простила ему эту некорректность.
Величественно пройдя мимо опешившей Маргрет, она по очереди приблизилась к каждому из слуг, включая и Клода, чопорно чмокая их кого в лоб, кого в щеку.
– Это я к тому, – объявила она, – чтобы вы вспоминали старую, щедрую и мудрую Бастианну. Ибо кто из вас ни любил меня, и кого ни любила я, ненасытная, похотливая, но совершенно безгрешная?! Что вы здесь – на этом пепелище греха, делаете, Маргрет? – обратилась к своей хозяйке, пытавшейся прутиком подзадорить несмелое пламя.
– Развожу костер, как видите, леди… – съязвила герцогиня.
Бастианна не наигранно, а совершенно искренне расхохоталась. Кто-то из мужчин, очевидно, и в самом деле дал ей отхлебнуть из своей потайной солдатской фляги.
– Костер, в котором сгорают эти презренные сучья, должны разводить сучьи дети – мужчины. Женщинам же следует разводить костер, в котором, как сучья, должны сгорать сами эти презренные сучьи дети.
– Что-то незаметно, чтобы они сгорели, – вполголоса проворчала Маргрет, давая понять, что не одобряет ее загула. – Сгорела все же, кажется, ты.
– Это только так кажется. Я впитала их дух, их плоть, их силу. И теперь никакой океан меня не страшит. Так что не то «пламя» вы раздуваете, герцогиня, не то! Кстати, – взяла она Маргрет под руку, чтобы отвести в сторонку. – Твой возлюбленный вряд ли окажется на одном судне с тобой. А матросам доверять нельзя. Как говаривал мой батюшка, – чтоб ему легко виселось на рее, – относительно женщин на всех кораблях действует закон пиратов: «Или всем, или никому!». И учти, что мужчины хвастливы. Ослабнешь перед одним, остальные нападут и растерзают. И даже твой свирепый адмирал не спасет тебя, ибо его тоже… растерзают.
– Ты о чем это, Бастианна?
– О чем, о чем?! Сама видела… о чем! С лейтенантом ты, конечно, не должна из вредности: пусть знает, как гасить костры, не разжигая их. А вот Клод… Как по мне, так это вполне приличный парень: рослый, крепкий, а главное, выносливый. Сама трижды в этом убеждалась.
– Ты?! И с ним… тоже?
– Если будешь так пялить глаза, изображая удивление, я проболтаюсь относительно того, сколько раз домогался меня твой родной батюшка.
– Сейчас же замолчи! – Не то чтобы зло, а как бы игриво попыталась прервать ее Маргрет, однако корсиканская пиратка и не думала угомониться. Что-то на нее сегодня нашло, она явно была в ударе.
– А знаешь, как я попала к вам в служанки? Я, корсиканка? Благодаря твоему дядюшке – адмиралу. Только тогда он был всего лишь лейтенантом королевского флота. Корабль, команда которого захватила нас, целый табун корсиканских девушек, был потоплен каким-то другим испанским кораблем. И спасти испанцам удалось лишь шестерых корсиканок, одной из которой была и я. Что они там вытворяли с нами, эти проклятые испашки, никакими страшносудными рассказами не передать, хотя вспомнить иногда приятно. Не понимаю тех девиц, одна из которых там же, на судне, спятила, хотя и было от чего, а две бросились за борт. Вместо того чтобы заставить броситься за борт мужчин.