Стенки придвинулись настолько, что сжатый между ними и автомобилем воздух начал громко свистеть.
Со свистом мчалась машина, как пуля летящая в стволе, и никак не могла из этого ствола вылететь. А ствол извивался, закручивался. И не понятно было, как снаряд, выпущенный из такого ствола, может угодить в цель.
В этот момент, когда внимание водителя должно было бы быть особенно напряженным, шофер в кепке решил завести дружескую беседу и слегка обернулся ко мне.
— Учиться приехал?
Я понимал, что ответить надо побыстрее да покороче. Но стены, пролетающие по сторонам лобового стекла, вводили в паралич. В любую секунду они могли перестать пролетать по сторонам и грянуть прямо по стеклу.
В этот момент водитель обернулся ко мне полностью — посмотреть, почему это я молчу? На лице его был написан большой вопрос.
— Учиться, учиться приехал, — почти закричал я. — Вы только на дорогу смотрите!
Шофер удовлетворенно кивнул и некоторое время, действительно смотрел на дорогу.
Спустя минуту кепка дрогнула и снова двинулась в мою сторону.
— А откуда приехал учиться-то?
— Из России. Из России приехал. Вы только следите за проезжей частью, не поворачивайтесь.
— А чего за ней следить, у нас движение спокойное.
Сказав это, нет-нет, да что же это такое?! Сказав это, он отпустил руль и стал заправлять выбившуюся из-под ремня рубашку.
Гранитные стены должны были немедленно расплющить машину, изломать двери, расколотить стекла.
Между тем ничего ужасного не произошло. Машина как по ниточке катилась посредине дороги и поворачивала только там, где нужно было поворачивать. Однако те немногие седые волосы, которые нынче есть у меня, появились именно в тот момент.
А водитель-то, елки-палки, попался разговорчивый. Но особенно разговориться я ему не давал и умудрялся отвечать на вопросы, когда они только начинали зарождаться под твидовой кепкой.
— А учеба длится…
— Три месяца.
— Семья-то…
— Большая.
— А в России…
— Холодно!
Водитель был большим любителем задушевной автомобильной беседы. Художественное автомобильное слово для него, безусловно, было важной деталью пассажирского извоза. Он, конечно, считал, что душевное слово — лучшее лекарство и лучший воспитатель. А я душил его слово на корню — боролся за свою молодую жизнь. И за его, пожилую, между прочим, тоже.
К счастью водитель не любил разбрасываться словами впустую и бросать их на ветер. Понимая, что его слова ничего для пассажира не значат, он умолк и больше не проронил ни слова.
— Слово — серебро, — наверное, думал водитель. — А молчание, вообще, — золото.
Тем временем стена, загораживающая пейзаж, ожила и превратилась в живую изгородь. Ехать стало повеселее. В какой-то момент изгородь на обочине расступилась. От ствола дороги протянулась новая ветка и нырнула в образовавшийся проем. Мы свернули со ствола и покатили по ветке.
Машина сбавила ход и вдруг нырнула носом, скатилась с горки и, захрапев как лошадь, встала.
За окном виднелся фрагмент какого-то строения. Трудно было сказать, зданию какого типа он принадлежит.
Но я мог сказать совершенно точно, что это не зоопарк.
— А где же зоопарк?
3
Шофер был мною обижен. За такую обиду он мог завезти куда-нибудь в глухое место и… Хотя вряд ли нашлось бы на этом острове место, которое можно было бы назвать «глухим». Здесь все проглядывалось и, если так можно сказать, прослушивалось насквозь.
Кепка повернулась, нацелив козырек прямо на мое сердце.
— А зачем тебе зоопарк?
— Да как же? Учиться!
— А семья-то большая?
Здрасте-приехали! Я понял, что шофер перечеркнул нашу неудавшуюся автомобильную беседу и не отпустит меня, пока она не будет проведена, должным образом. С огоньком. На дружеской ноге.
Темы, интересовавшие шофера, говорили о том, что это человек широкого кругозора. Обстоятельно и подробно мы побеседовали о России, затем об Англии, обсудили международное положение. И, когда все земные темы уже были охвачены, переключились на внеземное. Постепенно шофер стал называть меня «сынком», а я его «отцом».
— Англичане верят в загробную жизнь, сынок. Они считают, что умирает только тело, а душа живет вечно. А что происходит с душой русского?
— Точно не известно, — отвечал я. — Только известно с давних пор, что русская душа — загадка. Но куда это ты завез меня, отец?
«Отец» посмотрел на меня глазами большими от удивления.