Откуда-то со стороны носа налетали клочья серой ваты, и крыло их тут же разрезало пополам.
Далеко внизу лежала какая-то бесконечная площадь, покрытая свежим асфальтом. Не сразу я понял, что это блестит внизу Ла-Манш.
Тяжело лежал он не земле. С трудом шевелил свинцовыми волнами. Нет, никак не советовал бы я плыть по ним с мигающей лампочкой и дуть в свисток. За такое легкомыслие Ла-Манш мог запросто раздавить несчастного своими волнами.
Но вот мы пересекли какую-то невидимую границу. Вода внизу расколола асфальт, стала голубой. Вспыхнуло солнце, и я зажмурился.
Незамутненное облаками, оно сияло так, что его можно было увидеть, не открывая век.
Небо и море сделались действительно какими-то курортными.
Джентльмен рядом со мной сложил свой котелок в сумку и вдруг надел белую панаму с бахромой.
Перемена, произошедшая в его облике, была так невероятна, что сердце мое на секунду остановилось. В панаме джентльмен стал похож на ожившую бледную поганку чудовищных размеров.
Затем он спрятал газету в правый внутренний карман пиджака, а из левого он вынул книгу Джеральда Даррелла: «Сад богов».
2
Самолет завалился набок, заходя на посадку, и поплыл над Джерси.
И как я мог назвать этот остров пошлым пирогом?
Нет, нет! Он скорее был похож на палитру художника! И не какого-нибудь постного мазилы. Краски на этой палитре смешивала рука большого мастера. Типа Рембрандта. В сочетаниях цветов была сочность и одновременно правдивость.
Джерси можно было принять за коралловый атолл.
Он плыл в голубом иллюминаторе, как рыба в аквариуме.
Вдруг занавески у входа в салон раздвинулись как театральные кулисы. Из-за них выступил стюард с безумной панамой на голове. В руках его имелась некая книга, которую он читал.
На этот раз пауза его тянулась так долго, что по пути стала превращаться в вечное безмолвие.
Наконец стюард закрыл книгу и спрятал за свою бардовую пазуху.
— Мадам и месье, — неожиданно сказал он. — Наш самолет начинает снижение. Приведите спинки ваших кресел в вертикальное положение…
Кресла вокруг ожили и словно бы все разом сдвинулись к началу салона.
— Проверьте, убраны ли ваши столики?
Раздались редкие хлопки. Видимо, в основном столики были убраны.
— Осталось пристегнуться привязными ремнями…
Звук закрывающихся пряжек слился в один дружный щелчок.
— …и наш самолет заходит на посадку!
Теперь рыба в иллюминаторе раздулась до невероятных размеров. Она уже не влезала в один иллюминатор и понемногу, по кусочку, заполнила собою все остальные.
До этого самолет летел горизонтально. Но вдруг, не прекращая горизонтального движения, стал двигаться вертикально вниз. Крыло в иллюминаторе отчаянно махало, пытаясь найти в воздухе потерянную опору. От страха самолет выпустил шасси и тут же коснулся ими земли.
Леди и джентльмены передо мной мелко затряслись, вдруг нырнули вперед, будто бы пытаясь порвать свои привязные ремни, и наконец дружно откинулись на спинки.
Только теперь я увидел, что лысины исчезли из самолета и вместо них поднимается лес бледных панамок.
Я достал из кармана шерстяную спортивную шапочку-гребешок и надел на голову.
К нашему самолету опять подъехала желтая машина-трактор, зацепила его какой-то длинной железной палкой и потащила к аэропорту. Над зданием аэропорта стояла диспетчерская вышка, которая до странности походила на длинного человека все в той же панаме.
Рядом с нею на длинном шесте развевался гигантский желтый носок с малиновыми полосами.
— Что это за носок? — подумал я. — Для чего он тут?
В последний раз вздрогнула занавесочка-кулиса, пропуская стюарда. В последний раз он держал свою паузу, да так, как многие не могут держать и речь.
Нужно заметить, что под мышкой у него имелся свернутый матрас, на шее его болтались очки для плавания под водой.
— Мадам и месье! — (опять тот же зачин!) — Наш самолет произвел посадку в столице острова Джерси — Сент-Элье. Мы благодарим вас за то, что вы выбрали именно нашу авиакомпанию для своего путешествия. Надеемся, что в следующий раз, вы не измените своих принципов и снова выберете нашу авиакомпанию. Позвольте пожелать вам приятного отдыха. Аревуар!
Где и каким образом дамы и джентльмены успели превратиться в мадам и месье? Что за название Сент-Элье? Где мы вообще — в Англии или, может, уже во Франции?
Нет, конечно, мы не были во Франции. До нее отсюда еще порядочно. Но не были мы и в Англии. Никогда ни один джерсиец не назовет свою землю английской. Земля эта, разумеется, джерсийская. Правда, говорят тут все-таки по-английски, но живут на улицах с названиями совершенно французскими. И совсем удивительно, что на улице с французским названием можно зайти в китайский ресторан «Династия Мин» или в бистро со странным названием «Занзибар».
Внезапно панамы взметнулись над креслами и, размахивая книгами и полотенцами, бросились к выходу. Они будто бы хотели выйти из самолета сразу все вместе.
Я решил подождать в кресле.
Что мне делать с шапочкой-гребешком в этой толпе белых панам?
Опытный стюард пытался превратить море панам в реку и направить ее русло к выходу.
— Месье, мадам, не толкайтесь. Все выйдут.
Но пассажиры почему-то ему не верили и хотели выти все вместе и сразу.
Железная дверь самолета не выдержала напора в общем-то мягких панам. Она прогнулась, задрожала от напряжения и в конце концов отошла в сторону.
Если б она открылась на секунду раньше, то произошла ба трагедия. Непременно появились бы жертвы. Но она открылась вовремя, и панамы хлынули вниз, по только что подъехавшему трапу.
Неспешно я поднялся, взял сумку и вышел из самолета.
Возле трапа стоял стюард в панаме и печально осматривал повреждения на двери самолета.
— Аревуар, месье, — сказал он, прощаясь. — Я надеюсь, в следующий раз вы снова сделаете правильный выбор и снова полетите на самолете нашей авиакомпании.
— Возможно, — сказал я.
— Вам придется, месье, ведь другие самолеты сюда не летают.
Панамы завертелись у дверей аэровокзала и провалились внутрь.
Взлетное поле было похоже на черное зеркало. Тут не то что ногам, глазу не за что было зацепиться. Взлететь с такого поля, наверное, не стоило ничего.
Единственным, за что глаз все-таки мог зацепиться, был желто-красный носок, развевающийся над аэровокзалом. Когда ветер наполнял его, то казалось, что носок обтягивает прозрачную ногу невиданного размера.
Вдруг я понял, что это не носок, а указатель ветра.
Воздушные потоки на острове меняются чуть ли не каждую минуту. Тут уж летчикам надо знать, в какую сторону ветер дует. В прямом, конечно, смысле.
— Хорошо бы, чтоб кто-нибудь меня встретил, — думал я, входя в здание аэровокзала. — Да кто ж меня встретит?
Но я оказался глубоко не прав.
В вестибюле меня ожидал сам Джеральд Даррелл.
Несмотря на то, что уже наступил сентябрь, он был одет в рубашку с короткими рукавами, летние туфли и белые брюки. Хотя он был сед, но над сединой его стояла радуга. Лицо его озаряла отеческая улыбка. У ног Даррелла сидели два кольцехвостых лемура. Они смотрели на него, обожая и восторгаясь.
Над знаменитым звероловом висел пузырь, в который он говорил: «Добро пожаловать на Джерси!».
Все это было изображено на огромном плакате.
Под плакатом в стене чернели две дыры. Из левой дыры выезжала лента конвейера, нагруженная багажом пассажиров, а в правую втягивалась уже пустая. Только позабытый кем-то пластиковый пакет без конца крутился и крутился на конвейере, как спортсмен-марафонец. На пакете было написано: «Сильнее, выше, дальше!» Но всем было понятно, что дальше крутиться уже нельзя.
Я подхватил свой серый рюкзак, повесил его на плечо и двинулся к выходу из вокзала. Над огромными стеклянными дверями имелись слова, как бы висящие в пустоте: «Внимание! Через секунду вы ступите на джерсийскую землю!» Двери разъехались передо мною и, сделав шаг, я действительно ступил на джерсийскую землю. Но ничего особенного в этом не было.