— Эта метка булинь-шпрюйта, Джек: где её найти?
— Имеешь в виду сетка бушприта, там, где призрак?
— Нет ничего более некультурного, чем показное исправление очевидного lapsus linguae[30]: конечно же, я имел в виду сетку бушприта.
— Я покажу тебе, — сказал Джек и повел Стивена вперед, на нос, бушприт и далее, к эзельгофту, где усадил его на лисель-спирт.
— О, о, это самое восхитительное место в мире, — вскричал Стивен, когда осторожно обернулся: он сидел там, балансируя высоко, но не слишком, над морем, далеко впереди корабля, далеко впереди примечательного носового буруна, оглядываясь на «Леопард», постоянно двигающийся вперед, сияющую пирамиду парусов, он сам, несущийся вперед по еще непотревоженной воде. — Я восхищен. Я мог бы смотреть на это вечно!
Когда Стивен пришел в состояние что-либо услышать, Джек махнул рукой в сторону перта, и свисающей сетки, — воодушевленная команда, нечего сказать!
— Так значит, здесь обитает призрак, — произнес Стивен. — Если бы ты сказал нимфа или даже дриада, это было бы более подходящим. Сегодня вечером, брат, ты должен привести меня сюда снова с парочкой синих бенгальских огней. У меня есть бутылка святой воды. С ними я уделаю призрака, поскольку все это совершенно безумный бред, который, несомненно, находится в компетенции доктора.
— Ночью? — спросил Джек.
— Как только стемнеет, — отозвался Стивен, поглядел на Джека и спросил, — брат мой, ты, несомненно, не настолько глуп, чтобы верить в призраков?
— Нисколько. Я удивлен, что ты предположил такое, но так случилось, что сегодня ночью я сильно занят, и, в любом случае, мне пришло в голову, что, поскольку, как ты сам сказал, это — вопрос медицины, то Хирепат однозначно подойдет намного лучше.
Когда на рассвете Джек в ответ на стук в дверь выбрался из своей кровати, а его мозг, вырванный из грёз о мягкой и податливой миссис Уоган, сообщил, что раз ветер не изменился, курса «Леопард» не менял, а к парусам не прикасались, то, должно быть, этот проклятый призрак снова откалывает свои шуточки. Но во вспышке озарения, случившейся за те два шага, что отделяли кровать от двери, воспоминания скорректировались, предложив яркое видение Стивена, его синих бенгальских огней и святой воды, уделывающих призрака к вящей радости команды, особенно папистов (добрая треть матросов), неразборчивый сердитый крик мистера Фишера, вероятно тихий и неудачный ответ Стивена, спокойное поведение матросов, посланных к сетке бушприта несколько мгновений спустя.
— Доброе утро, мистер Холлс, — поприветствовал Джек мичмана.
— Доброе утро, сэр. Вахта мистера Гранта, и корабль слева по носу.
— Спасибо, мистер Холлс. Я буду на палубе.
На палубе Джек и остался: только в штанах, длинные волосы развевались. Он перегнулся далеко через наветренный борт. А вот и корабль, почти кормой к ним, но достаточно развернутый, чтобы были видны все три мачты. Его марсели, казались розовыми в лучах восходящего солнца.
— Брам-фалы, — прокричал он. — Наветренные брасы. Паруса на гитовы, давайте, давайте. Тяните бык-гордень. — Потом сердито зашептал, обращаясь к лейтенанту. — Ради Бога, мистер Грант, разве вы не знаете, что в таких случаях нужно убрать брамсели? — А затем громко, очень громко: — Свистать всех наверх, к повороту!
— Чертова старая баба, — произнес Джек, протискиваясь сквозь спешащих моряков, швабры, пемзы и ведра, загромоздившие палубу, и как мальчишка взлетел на грот-марс. — Пара минут, и меня обнаружат.
Первая вещь, которую знал капитан корабля, находящегося в крейсерстве: если это возможно, следует все видеть и оставаться незамеченным, или, по крайней мере, обнаруживать первым. Вот почему приказы на борту «Леопарда» предписывали удвоить наблюдателей и посылать их наверх перед рассветом: использовать преимущество драгоценного утреннего отблеска. Если бы брамсели исчезли в нужный момент, то «Леопард», возможно, прошел бы незамеченным. Даже сейчас неизвестное судно, быть может, не заметило их — «Леопард» двигался далеко к западу, где еще держалась ночь и висела дымка.
По мере того, как он карабкался выше, корабль совершил четкий поворот — в этом Гранту можно было доверять, — после чего он смотрел на быстро исчезающего по мере удаления «Леопарда» незнакомца, пока его не ослепило поднимающееся солнце. На палубе Джек еще раз прикрыл ладонью глаза, видя только ярко-оранжевый шар, и сказал: