Ещё через минуту она слышит приближающиеся шаги, и чувствует, как сердце мгновенно переходит с напряженного шага на галоп. Она незаметно поправляет волосы и «углубляется» в книгу.
— Привет.
— Привет.
Мальчик садится рядом. Его рука, опирающаяся о скамью, всего лишь в десяти сантиметрах от Машиной… От этой умопомрачительной близости Маша цепенеет, что-то непонятное происходит со щеками, ушами, глазами… В Машином теле будто разворошили муравейник, и что с этим делать, она совершенно не знает…
— Говорят, ты скоро уезжаешь.
— Нет. Сегодня прислали ответ, меня не приняли…
— Жаль. Не переживай, в следующем году снова попробуешь.
Поднять глаза на мальчика Маша сейчас никак не может, в них какой-то тяжелый туман, но краем глаза она замечает, как дрогнули его пальцы… и упустили момент, когда можно было бы коснуться Машиной руки, выдав это за жест сочувствия… Досада сменяется другим чувством, вернее, уверенностью: это не важно, происходит что-то, что уже не остановишь.
— Интересная книжка?
— Да, хорошая, — Маша закрывает том, и мальчик чуть наклоняется, рассматривая обложку. Теперь Маша чувствует едва уловимый запах жевательной резинки «Суперминт», которую мальчик, вероятно, жевал не так давно. Этот запах для Маши навсегда останется среди самых волнующих.
Девочка теряет контроль над своими движениями, голова её сама по себе поднимается и поворачивается по направлению к лицу мальчишки. Теперь их губы так близко друг к другу, что ни ему, ни ей больше не нужно принимать решений, во власть вступает другая сила, противостоять которой невозможно и не хочется…
После неумелого, мягчайшего из мягких поцелуев, обоим становится немножко страшно, немножко стыдно, и удивительно ново: теперь всё не так, как раньше. Всё, что их окружает, навсегда поменяло своё значение: и эта скамейка, и ржавая ограда… низкорослый парк, небо над ним и этот пёс, который продолжает носиться вокруг, как дурак…
Маруся лежит с закрытыми глазами и слушает дождь. Несмотря на жару, на этом острове ничего не просыхает до конца. Влажные простыни и подушка приятно холодят кожу. Из-за постоянной сырости они сохраняют множество запахов: гостиничного мыла, моря… и мятной жевательной резинки.
Просыпаться не хочется, но Маруся знает, то особенное, ни на что больше не похожее счастье, которое она только что пережила, ей больше не испытать.
«А если бы этот поцелуй случился на самом деле?»
Возможно, это перевернуло бы Марусину жизнь вверх дном. Не было бы ни большого города, ни парня из Пардубице, ни Михаила… Ни этого острова, ни этого сна. А может, ничего этого и нет? И всё, что Маруся считала своей жизнью, на самом деле лишь одна из версий, которая тоже существует лишь во сне? Теперь Маруся понимает, в чем фокус этого места: сны тут настолько живые, что абсолютно ничем не отличаются от яви.
— Все ещё сложнее. На острове сны ещё и живут друг в друге, как матрешки. — Олег входит в комнату со стороны веранды. Теперь он выглядит таким, каким впервые посетил Марусю на острове: высоким подтянутым мужчиной с бородой и усами.
— Ты настоящий, или это один из слоёв сна? — Маруся натягивает простыню на плечи и садится в кровати.
— Разве это важно? Может быть, я тебе снюсь, может, ты — мне. Но я уверен, что предыдущий сон мы смотрели вместе.
— Так бывает? Значит ли это, что ты на самом деле меня поцеловал? Ведь если один человек что-то переживает, это может быть его сном, иллюзией, его личной интерпретацией, но если двое встречаются в одной и той же точке времени и пространства, разве этого недостаточно, чтобы считать происходящее реальностью?
— Сама решай. Тебе никогда не приходило в голову, что люди гораздо легче забывают то, что произошло, чем то, что только могло, должно было случиться? Это неслучившееся, которое мы проигрываем в своём воображении сотни раз, врезается в память, и спустя много лет мы уже не уверены, плод ли это нашей фантазии, или реальность. В конце концов, какая разница, если всё, что мы в итоге имеем, — это память?