Это Долорес! Он узнал ее голос сквозь треск разрядов и гудение. Откуда она говорит? Почему так трещит приемник?
Желая избавиться от помех, Реаль подошел к приемнику и, поворачивая ручки, стал ловить чистый звук. Это ему удалось: в каюту ворвался громкий голос Долорес. Девушка взволнованно призывала:
– Если не прекратятся бесчинства военной хунты, мы оставим наших угнетателей без воды, света, горючего и пищи. Довольно быть рабами Зеленого папы! Богатства, которые мы создаем, должны стать достоянием народа, а не североамериканских монополий…
Луис, нащупав висевшие на спинке кресла брюки, вытащил из потайного кармана небольшой пистолет, осторожно сдвинул предохранитель и, с кривой усмешкой нажав на гашетку, выпустил три пули.
Хосе вздрогнул, затем медленно опустился на колени и ткнулся лицом в коврик. Пули полковника попали в цель, – на таком расстоянии промахнуться было невозможно.
Луис наклонился над распростершимся противником и повернул его. Быстро расползавшиеся на груди пятна крови успокоили его. Он торжествовал:
– Я знал, что радио отвлечет… на это и рассчитывал. Не позволительно так доверяться противнику, даже если он и молит о пощаде! Впрочем, вас учить уже ни к чему. Маленькая ошибка иногда стоит жизни.
Подняв пистолет, полковник перешагнул через поверженного противника и, подойдя к радиопередатчику, сказал:
– А теперь мы вызовем миноносцы и торпедные катера.
Реаль с трудом поднял голову; он мгновенно понял все. Луис завладел его пистолетом, но в кармане был другой. Хосе, как бы корчась от боли, повернулся на бок, вытащил маузер и, стиснув зубы, дважды выстрелил…
Он увидел, как дернулась голова полковника, как тот хотел еще раз выстрелить, но не сумел и рухнул около загудевшего передатчика.
«Вызов не состоится», – облегченно подумал Хосе и бессильно опустил голову.
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
НЕВЕСЕЛОЕ УТРО
Заключенные, оставшиеся на Панданго, терпеливо ждали, когда судно с беглецами отойдет на такое расстояние, что им не страшна будет стрельба с его борта. Как только контуры судна поблекли в предутреннем тумане, многие из них бегом устремились к первому посту – освобождать арестованных надзирателей и стражников.
Отправив заключенных в бараки, Варош попытался по телефону связаться с начальством на Бородавке, но никто ему не ответил.
«Неужели там никого не осталось в живых? – недоумевал он. – Придется съездить и проверить на месте».
Лодок на острове не оказалось. Один из стражников вспомнил о большой деревянной лохани, стоявшей в прачечной. Ее вытащили на берег и спустили на воду. Лохань не протекала. Капрал, привязав к ней канат, приступил к испытаниям: посадил двух стражников с лопатами и оттолкнул лохань от берега.
«Мореплаватели», отойдя от пристани метров на десять, вдруг перевернулись и, чертыхаясь, забултыхались в воде.
– Вертлявая очень, – утверждали они.
Пришлось для остойчивости прибить к бортам лохани два шкафчика-тумбочки, а на корму приладить самодельный руль. Судно стало неуклюжим, но больше уже не опрокидывалось.
Сделав два длинных весла, капрал в одиночку отправился в рискованный рейс.
Его долго кружило течением и прибило к Бородавке не с той стороны, с какой капралу хотелось, а с другой. Но Варош был рад и этому.
Выбравшись на камни, он очутился возле действующего маяка, посылавшего свои лучи в залитый солнцем океан.
На дорожке Варош заметил важно шествующего врача. Медику ночью повезло: спьяна он заснул в уборной, обнимая фаянсовый унитаз. Никому из десантников и в голову не пришло заглянуть в помещение, не предназначенное для сна.
Проснувшись, медик вспомнил о прибытии полковника Луиса. Он быстро побрился, надел новый мундир и отправился в комендатуру.
Вилламба так спешил, что не счел нужным остановиться на оклик капрала. Подойдя к комендатуре, он важно поднялся на крыльцо и боком толкнул дверь… И тут гранаты, подвешенные Паоло, сработали: раздался сильный взрыв, от которого представителя медицины откинуло к спуску на пристань.
Когда капрал подошел к нему, медик уже был мертв. Сняв фуражку, Варош перекрестился и стал ждать: не появится ли кто из комендатуры. Но в доме все было тихо.
Постояв минут десять, капрал, набравшись храбрости, поднялся на крыльцо комендатуры и заглянул в помещение. Там в углу он обнаружил мертвеца в форме стражника. Убитый был не знаком ему. «Наверное, из вновь прибывших, – решил Варош. – А где же наши? Пойду искать начальство».
В коттедже начальника концлагеря он нашел окоченевшего майора и живого капитана судна, привязанного к креслу. Моряк был пьян. Ничего путного от него нельзя было добиться. Он бормотал о какой-то судьбе и картах.
На небольшой электростанции, стоявшей в стороне под скалой, капрал разбудил безмятежно спавшего техника. Тот ничего не знал о ночных событиях. Правда, после полуночи он слышал глуховатую стрельбу из автомата, но, решив, что это развлекается прибывшее начальство, даже не выглянул на улицу.
«Эх, я же в карцер не заглянул!» – вдруг вспомнил Варош. Не мешкая, он вернулся в комендатуру и открыл люк в подвал.
Первым на вызов показался Томазо. Опухшее лицо капитана было черно от злости. Увидев перед собой вытянувшегося в струнку капрала, он заорал:
– Где вы болтались столько времени? На посту дрыхли, да? Я с вас три шкуры сдеру! Почему от вас убегают каторжники, дьявол их разорви?..
Отведя душу в криках и проклятиях. Томазо прошел в свой кабинет и вскоре выскочил оттуда еще более разъяренный.
– Кто украл мой ром, разбивал шкафы и поливался моим одеколоном? – допытывался он, тряся капрала.
– Не могу, знать, господин капитан, я сам был посажен в камеру, – оправдывался тот. – Не ваш ли ром на подоконнике?
На подоконнике действительно стояла чудом уцелевшая бутылка с ямайским ромом.
Капитан, налив полный стакан рому, залпом выпил его и, несколько успокоясь, потребовал подробного доклада.
Выслушав довольно бессвязное сообщение Вароша, Томазо помрачнел еще больше и, хлебнув ром прямо из горлышка бутыли, заключил:
– Хорошо Чинчу, окочурился вовремя, а нам теперь отдувайся за него. Застрелиться и то нечем. Все украли бродяги. Как радиостанция, действует?
– Разбита каторжниками. И радист вроде не в себе… не скоро починит.
– Вызвать ко мне, я его живо в чувство приведу!
В каюте лежал наскоро перевязанный Реаль; он был в бессознательном состоянии.
– Что же мы будем делать без него? – в отчаянии спрашивал Мануэль. Он не мог себе простить, что оставил Хосе одного. – Мы же не знаем шифра. Надо хоть на время привести его в чувство.
– Я уже послал Паоло и Кончеро, – сказал Наварро. – Они соберут всех медиков и приведут сюда. Устроим консилиум.
Вскоре в каюте появился Паоло с двумя врачами: бывшим военным хирургом Стоманом и терапевтом Теодуло Мендес. Они оба были в истрепанных полосатых одеждах. А Кончеро привел знакомого ему профессора.
– Чарлз Энгер, – представился старик своим коллегам.
Те переглянулись. Они ведь учились по учебникам Чарлза Энгера.
– Мы ждем распоряжений, господин профессор, – сказал Стоман, поклонившись.
Врачи, тщательно вымыв руки и надев халаты, найденные в изоляторе, внимательно осмотрели раненого. В Хосе попало две пули: одна, сломав ключицу, застряла где-то в мышце, вторая насквозь пробила грудную клетку. Кровь в ранке пузырилась. Видимо, задето было легкое.
– Скажите, мы сумеем доставить больного в госпиталь? – спросил Энгер.
– Навряд ли, – ответил Мануэль. – Нам очень важно привести его в сознание немедля. От этого зависит наша судьба.