Леха посмотрел при этом значительно на Зину, потом на старшего своей смены Юрия Коляструка.
Зина вспыхнула и отошла к иллюминатору.
Всегда трудно понять, серьезно говорит Леха или шутит. Левый глаз у него косил и всегда подсмеивался, а правый глаз серьезный. Сейчас он смотрел на стоявшую у иллюминатора Зину правым глазом, серьезным и даже чуточку печальным.
— Не треплись, Леша, — строго и осуждающе сказал бригадир. — Дело говорить надо. Я предлагаю: Остров Находка.
— Неизвестно еще, что мы здесь найдем, — насмешливо посмотрел на Жагора Юрий Коляструк. — Да и есть где-то на Дальнем Востоке бухта Находка. Предлагаю — Остров Смелых!
— Неправильно будет. Я вот, например, не смелый, я лягушек и пауков боюсь, — сказал Леха-москвич не улыбаясь, но левый глаз его подсмеивался.
— Песчаный остров, — предложил старший второй смены, толстый, медлительный Жумабай Суратаев. — Что, неправильно?
— Придумал тоже! — негодующе воскликнул Боря. — Сплошная проза!
Зина по-прежнему стояла у иллюминатора. Ей хотелось приложить ладони к пылавшим щекам, но она боялась сделать это: всем будет понятно, что она сейчас переживает. Смеяться не будут, нет! Бережно и строго относятся ребята к ее чувству, не позволят себе ни лишнего слова, ни даже легкого намека. Один Лешка вечно подсмеивается. Вот и сейчас, какое название острову придумал. А ведь он прав! Здесь, на этом неуютном островке, она впервые узнала любовь, душевное смятение, гордую стыдливую борьбу и счастливый страх. Жизнь и радость для нее одно и то же, и радостной была ее любовь к Юрию, чистая, нераздумывающая, первая любовь. Лешка, может быть, и прав, но нельзя же назвать остров так, как он предлагает.
Зина смотрела в иллюминатор и ничего не видела. Она упорно думала: покраснеет она снова или не покраснеет, когда вернется к столу, к ребятам? И вдруг она увидела блещущий солнцем залив и потопленные корабли, оградившие островок от морских волн.
— Ребята! — быстро обернулась она. — Остров Потопленных Кораблей! Как?
Галдевшие ребята смолкли. Леха-москвич пожевал губами, будто пробуя на вкус, затем сказал серьезно:
— Тут что-то есть.
— Есть что-то… похоронное, — поморщился Коляструк.
— Пиши, Зина! — решительно протянул мастер девушке буровой журнал. — Пиши: Остров Потопленных Кораблей!
А в это жаркое утро в кают-компании засиделись после завтрака ребята подсменных вахт Коляструка и Суратаева. Третья смена Никиты Редькина была на вахте, на вышке. За столом сидел и мастер. Зина была на буровой, брала керн.
Завтрак давно съеден, можно расходиться, но не умолкал веселый, громкий и по-молодому чуточку самонадеянный разговор. Леха-москвич, склонившись над стоявшим на полу керновым ящиком, мял в пальцах комок цветной глины:
— «Клянусь я первым днем творенья», в этой глине есть битум! Нефтью пахнет! — нюхал он с удовольствием глину.
А Боря Горленко торжествующе показывал всем темный слоистый камень, напоминавший гнилое дерево:
— А это вы видели? Горючий сланец! Признак нефтяного месторождения!
— Косвенный признак, — осторожно поправил его Жагор. — А что старшие смены скажут?
Старшие смены не ответили. Суратаев, разомлев от сытной еды и жары, дремал на диване. Коляструк с самого начала разговора хмуро, непонятно отмалчивался, а сейчас, не ответив Жагору, потянулся к патефону.
— Брось, Юра, надоело, — поморщился мастер. — С утра до вечера одно и то же крутим, как верблюд на чигире.
Юрий демонстративно хлопнул крышкой патефона и пошел к «груше». Ударил крепко раз, другой, о чем-то задумался, обняв «грушу».
— А что если написать нам на целину? — подбросила Борю со стула веселая играющая сила. — Напишем целинникам, как мы для них горючее ищем! Есть такое дело?
— А что будешь писать, чем Целинный край порадуешь? — насмешливо, через плечо, спросил Коляструк и начал бить в «грушу», сопровождая каждый удар короткой фразой. — Клады собирались искать! Новое Маракайбо открывать! А проходка — курам на смех!..
— Наделала Зина делов своим докладом о Маракайбо, — вздохнул Леха-москвич и посмотрел на Коляструка левым глазом. — Наш Юрочка за день двадцать раз Маракайбо вспомнит, и три раза на ночь.
— Иди ты знаешь куда? И не возвращайся! — обернулся к нему Юрий, зло блеснув глазами. Он вернулся к столу и сел рядом с Жагором: