Действительно. Он пока не созрел до твоего глупого кокетства!
– Не уходи, я всего лишь пошутила.
Веселость возвращается на его личико.
– А что это за девочки? Твои подруги?
Бусинки ревности повисают на наточке моего голоса.
– Нет, просто у них мой журнал. Хотите посмотреть? Я сейчас! Он куда-то нырнул, снова вынырнул и оказался опять рядом.
– Это журнал для мужчин. Мне нравится, а вам?
Листаю и только что краской не заливаюсь: “30 сексуальных штучек, которые должен знать настоящий мужчина” или “кое-что о порнобизнесе” и десятки фотографий обнаженных женщин, правда, вполне эстетичных.
– Хороший журнал, – смущенно улыбаюсь.
– Да, а главное, полезный.
Я поглядела на его серьезное лицо и чуть не прыснула со смеха.
Потом я уговорила его выпить по баночке коктейля. Уговорила, потому что у этого мальчика исключительно “зачистомонетное” отношение к предписаниям морали. Спровоцировать его не так-то просто. Я добилась от него разрешения вскружить его юную голову сладким хмелем лишь с третьей попытки.
До концерта оставалось две-три минуты. Зал был полон любопытных глаз, которые покалывали меня со всех сторон, пока мы с Алешкой пробирались к выходу. Потом я игриво предложила не возвращаться назад (под прицелы взглядов). Он был заинтригован:
– Где же мы с вами будем коктейлить?
Я с загадочной улыбкой веду его за руку к своей машине. Он еще не знает, что у меня есть машина, и я полагаю, что это понравится подростку. Однако он без должного удивления забирается на сиденье рядом.
– Ты знал, что я вожу машину? – вместо него удивляюсь я.
– Знал. Я вас видел.
– Где?
– О-о-о, – загадочно протягивает он, – вы еще не знаете, где я бываю и вижу вас в то время, как вы не видите меня.
Я включаю медленную, на мой взгляд, весьма недурную музыку. Алешка пытается ее критиковать. Упрек касался, кажется, бедности музыкальной палитры (нет, он выразился гораздо многословней). Мне в свое время и в голову не приходило подвергать критике то, что окружает взрослых. Нет, Алешка не бестактен, не зол. Просто он открыт и смел.
Я часто рисовала этот момент в своих фантазиях. Мне казалось, что Он будет скрытен, неуловим для меня и даже как-то болезненно таинственен. А наяву оказалось все иначе. Он разговорчив, причем не ради самого разговора, а ради мысли, которую ему непременно хочется передать. Он все анализирует почти так же, как и я. Он честен. Когда я сказала ему об этом, он счел нужным возразить. Видите ли, ему иногда приходилось говорить неправду. Скажите на милость, какая самокритика. Итак, хвала на него отрицательно не действует.
Мы с интересом вслушивались друг в друга, открывали друг друга. Вопреки моим предположениям собеседник вел себя в лучшей степени раскованно. Требующих заполнения пауз в нашем разговоре не возникало. Он был немного другим по сравнению с образом, что жил в моем представлении все это время. Немного другим или более открывшимся мне. Есть ли будущее у наших странных чувств? И нужно ли оно мне и ему? Я не хочу ответов. Жизнь – это каждый миг настоящего. И эти мгновения сравнимы с сочными сладкими плодами, сорванными с дерева счастья.
Я призналась ему в том, что приехала ради него. Обстановка и разговор, сблизивший нас, расположили меня к этому признанию. Мой мальчик ответил, придав голосу как можно больше серьезности, что в этом ничего особенного нет. Да, он так сказал, но я поняла смысл сказанного. Так он прикрыл мою слабинку с целью меня защитить.
Еще он честно признался, что ему с девушками не везет, разве что единственный раз, когда ему удалось потанцевать с прекрасной незнакомкой. И не успела я среагировать на его то ли жалобу, то ли самокритичность, как он тут же посвятил меня в то, что другой на его месте непременно бы скрыл. Если бы он попытался пригласить ее как другие, она отказала бы ему. Но девушка вдруг подошла сама и заказала любимую песню. В тот момент Алешка и решился выпросить у нее ответную услугу. Я была поражена его честностью, странным образом смешанной с оттенками авантюризма. Потом он столь же честно отверг мое предположение о его лидерстве, сказав, что эта роль принадлежит какому-то Павлику. У Павлика много красивой одежды, а для небольшого поселка – это весьма значимый факт. Я немедленно заверила драгоценного Алешку, что его достоинства несравненно ценнее любого гардероба.
На концерт мы явились уже перед самым концом, веселые и не реагирующие на подозрительные взгляды. Он сел рядышком, часто наклонялся ко мне совсем близко, чтобы что-нибудь прошептать.
Почему я не пытаюсь вывести теорему о его чувствах? Потому что понимаю, что этот анализ бесполезен. Я не имею право даже мечтать об этом. Требовать такое – значит пытаться разбить ему сердце. Все что я хочу – привнести в его жизнь радость общения, душевный комфорт, сознание собственной значимости. Он – моя далекая влюбленность, затерявшаяся во времени, но с опозданием вернувшаяся в юность. И долю этого драгоценного чувства, такого необходимого, но недостижимого в то время, доводится мне испытывать сейчас. А Алешка имеет полное право знать о моей увлеченности, чувствовать ее, получать как посылку, ему предназначенную…