– Надеюсь, – тоном родителя заключил он, – самого страшного не произошло, потому что в ином случае было бы непоправимой глупостью это скрывать и того хуже – смыть дома все следы. Ты всегда была умной женщиной и, думаю, все сама хорошо понимаешь.
Какой нечестной, какой нечистоплотной показалась я себе самой на фоне его щедрого доверия!
– Нет, ничего не случилось, – поспешила я заверить сочувствующие глаза напротив, – я все объясню завтра… Мне очень хочется спать…
Подняв на руки, муж бережно отнес мое обмякшее тело в кровать, а потом сходил за мокрым полотенцем и с нежно-строгим выражением лица стер с моих щек следы слез. Затем помог раздеться и заботливо укрыл меня, свернувшуюся калачиком, одеялом. И я могла поручиться, что делал он это не с расчетом получить мои признания.
Нет, не поэтому…
Щелкнул выключатель, и я полетела в пугающую бездну, спотыкаясь о рваные куски пережитых впечатлений. Мимо меня проносились разнохарактерные картинки, сплетая и расплетая эмоции.
Я только хотела последний раз взглянуть на моего мальчика. Слившись с толпой танцующих, незамеченная, я заворожено вглядывалась в одну, самую яркую точку на свете. ЕГО застывший в хаосе разноцветных огней силуэт четко запечатлелся в моей памяти. Дрожа от реальных ощущений, я мысленно сжимала его в объятьях. Он был так близко и в то же время непреодолимо далеко. И было в нем что-то такое, что невозможно было допить, довпитать, дознать. Что-то ускользающее от моей неудовлетворенной жажды. Я выскользнула из звездной сети чужого праздника, обрывая грозящее разрастись невозможное “до” и, спрятавшись в своей машине, поспешила увезти родной непроницаемый образ с собой. Забавно то, что, собственноручно закружив карусель событий, мы мучаемся затем оттого, что не можем ее остановить.
Неожиданно за лобовым стеклом вспыхнул силуэт. Разорвав ажурную пену печали, взметнулась реакция, и нога раздавила педаль тормоза. Щелкнул замок водительской двери, и в мой знакомый уют вторглась золотозубая, улыбающаяся нехорошим оскалом голова. Она дохнула неприветным “приветом”, и я вздрогнула. Зловеще скользнули за окнами тени. Голова куда-то злобно меня звала. Я попыталась выдавить ее из машины, но сил на это не достало. Огромные руки выволокли меня из салона и подняли во весь рост за ворот блузки. Здоровенный нелицеприятный детина в обтягивающей внушительное тело несвежей майке с силой прижал меня к машине и навалился сверху. Я уткнулась лицом в покрытую курчавой порослью грудь, зажмурилась от отвращения и не шевелилась. Детина несколько секунд тяжело дышал мне в макушку, забавляясь почти неощутимой моей плотью, потом хрипловатым голосом признался:
– А мне раздавить ее ничего не стоит. Может быть, придушить своим весом?
– Крот, отступи, не балуй, – донесся знакомый женский голос, и Крот отступил. Вздохнув, наконец, свежего воздуха, я вгляделась в едва светлеющее в разряженной габаритами темноте пятно женского лица и узнала его. Еще трое незнакомых парней приблизились. Дрожа (буквально физически) от страха, но не в силах посчитаться с гордостью я обвела их глазами и с напускной смелостью спросила:
– Кому из вас я перешла дорогу?
Мой тон девушку задел, и она хмыкнула:
– Ты красивых вопросов тут не задавай. Я же знаю, зачем ты приехала, кого здесь выискиваешь. Я понимаю, тебе не хватает мужика. Бывает (это мне). Бывает (остальным). Но зачем же малолетних затаскивать в постель?
Я собрала всю оставшуюся волю в кулак и начала монолог, стараясь удержать ровную интонацию:
– Я знаю, тобой сейчас руководит ненависть. Но поверь, ничего плохого твоему брату я не причинила, иначе он не тянулся бы ко мне. (Она попыталась меня перебить, но я упрямо продолжала). И на честь его тоже не посягала, если это тебя тревожит. За свои слова я отвечаю.
Я с затаенной надеждой посмотрела ей в глаза, и она, действительно, поддалась сомнениям, допустив паузу. Однако уже через пару секунд я с грустью прочла на ее лице решимость не отступать от задуманного плана.
– Небылицами подкорми собственного мужа. Я же слушать твое вранье не намерена. Ты должна накрепко себе уяснить, что здесь никому не нужна. Сиди дома, вари муженьку кашку и носа сюда не показывай! Понятно тебе?
Ну, конечно, мне все понятно. А моей гордости – нет. Она упорно мешает мне спасти себя, и я отрицательно качаю головой, готовая сейчас же отправиться на небеса святые от страха.