У взрослого человека жизнь построена на фундаменте прошлого, а у ребенка она представляет собой лишь неясный проект, не исключающий перемен.
Он ждал, всецело поглощенный этим ожиданием. Он готов был ещё тысячу раз совершить безумие ради неё.
Он поднял трубку осторожно, преодолевая нетерпение, словно резким толчком боялся спугнуть последний шанс, и, услышав её голос, вдруг одолевший отчаяние, стремглав понесся по лестнице вниз. Время боли кончилось.
Сколько нежных слов он говорил, сколько раз я мечтательно прокручивала их в собственных мыслях, теша себя и упрекая. Только теперь они скользят, едва касаясь сознания, даря лишь призрачное удовлетворение. Я и отмечаю это про себя, и тут же отвергаю. Нет, я счастлива, лишь немного устала от вихрей чувств и мыслей. Но непонятная грусть лоскутами соединяет рваное счастье.
Грузинский ресторанчик, бархатный, без окон, прячет нас в своем замкнутом пространстве, как в шкатулке. Я не могу расслабиться, озираюсь без причины, пытаюсь неосознанно докопаться до мотива внутренней тревоги. Алешка сегодня хорош, как никогда, белое личико лучится от радости, глаза блестят. Он немного другой, чем обычно. Более уверенный в себе, пожалуй.
– Немного вина принесите, пожалуйста, – добавляет напоследок к заказу, но я успеваю перехватить убегающего официанта, дабы вычеркнуть лишний пункт.
– Никакого вина, не своевольничай, – и запнулась от нелепости, вдруг задавшись вопросом, а целовала я его как мужчину или ребенка.
– Ты позвонил маме, скажи мне? – я поразилась собственному голосу, строгому, какому-то неуместно деловитому, совершенно лишенному теплоты.
– Вы разговариваете с ребенком? Я способен держать слово, – Алешка поник. Я потянулась к его ладошке и сжала ее. Он посмотрел мне в глаза очень внимательно, словно пытаясь выловить фальшь. Я почти не помню нашего разговора. Или он был ни о чем, или мои мысли витали в другом поле.
Из псевдокаменного грота (деталь интерьера) появились черноголовые музыканты. На этом разговор наш оборвался, потому что музыка гор зазвенела оглушительно громко, завладела всеобщим вниманием, однако, не только этим. Если вы не слыхали еще живую кавказскую музыку, не лишайте себя такого наслаждения. Поверьте, незабываемый эффект! Насыщенная гармония, звенящие интонации действуют на слух буквально наркотически.
Гости темноглазой национальности повыскакивали дружно из-за столиков, и начались ошеломительные танцы.
Такой раскованности, такого азарта и самоотдачи я не наблюдала у танцующих ни на одной дискотеке. Горцы скидывали ботинки и танцевали в одних носках, белых-белых, во всяком случае, в начале танца. Движения были быстрыми, отточенными, в ход шли бубны и даже ножи с рукоятками, похожие на произведения искусства. Невозможно было не отдаться этому зрелищу всецело. Возбуждающая и одновременно пугающая догадка закралась в мою голову, пока один из танцующих одаривал меня долгим оценивающим взглядом. Так и случилось. Он приблизился к нашему столику и учтиво с сильным грузинским акцентом попросил:
– Позвольте вашу даму на одын танец.
Алешка промямлил что-то невнятное, то ли соглашаясь, то ли возражая, но кавалер уже увлек меня от него. Никогда, будучи в другой обстановке, я не решилась бы танцевать на всеобщем обозрении незнакомый танец (если бы только не была нескромно пьяна). Но в этот момент во мне развилась небывалая смелость и особенная уверенность. Переполненная до краев неудержимой, зажигательной музыкой и какой-то нервной лихорадкой, я была пьяна без вина и поэтому ринулась в омут с головой без раздумий. Тут мне пришлось выложиться основательно, пустить в ход всю свою фантазию и память, чтобы с честью справиться с возложенной на меня задачей. И чувствовала себя невероятно счастливой, когда в награду за мои старания и недюжинную смелость раздались аплодисменты и возгласы восхищения. Еще бы! Я танцевала одна в кругу расступившихся аплодирующих мужчин под их горячими откровенными взглядами.
Когда еще я на такое бы отважилась?
Я глянула на Алешку и увидела его грустным, маленьким и невзрачным. Его образ, что долгое время затмевал другие, начал вдруг таять. Но мне было так неадекватно хорошо в тот момент вне зависимости от данного открытия, что я ни о чем не жалела. Отброшенный этим весельем процесс разочарования не начал еще докучать мне присущей ему грустью, отдающей подчас диссонансом конфуза. С безудержной, чуть высокомерной улыбкой я окинула взглядом субъекта за столиком, живого, знакомого, но не излучающего уже почти ничего, что питало прежде мою чувственную бутафорию. Как будто сошла на нет сила чьего-то заклинания. Как будто у неведомого ваятеля моей любви кончилось вдохновение.