– Хотю классное!
А вчера утром жеманница просила “золтое”.
Съежившись от утренней прохлады и осознания приближающейся катастрофы в моей жизни, я пошла прочь.
Намокшие от росы туфли растерли ноги до крови. И эта боль как будто знаменовала собой конец короткой иллюзорной сказки и начало долгой мучительной правды, расплаты за страсть, за ненасытность желания развлечений – игрушек, “компенсирующих” безоблачную податливость жизни.
Потом с щемящем сердцем я наблюдала из окна соседнего подъезда, как муж вел за руку дочку в детский сад. Кто-то спугнул меня, и я сделала вид, что поднимаюсь выше. А к следующему окну припадала снова, вглядываясь в удаляющиеся большую и маленькую фигурки. Боясь появиться на суд мужа, я еще более усложняла свое положение, ведя его к неразрешимости.
Прокравшись снова к двери своей квартиры, я во второй раз убедилась, что мой ключ перед замком бессилен.
Мне не удастся даже переодеться. Я вернулась в спрятанную мною за домом машину и включила двигатель, но еще долго дрожала от обреченности. Идти мне было некуда, разве только к подруге, но я совсем не испытывала желания делиться проблемой с ней. Ушла ночь, а вместе с ней страсть и головокружительная неразумность. Пришло трезвое утро, проясняющее ум и очищающее сердце.
Без интереса рассмотрев себя в зеркало заднего вида, я решила, что к Рите мне отправиться все же придется: волосы растрепаны, под глазами темные круги от туши, да и туфли выглядят как колеса у буксующей машины.
В течение пяти минут, что оставались в запасе у спешащей на работу Риты, она успела сначала удивиться моему виду, потом обидеться на мое неприветливое немногословие, отойти от обиды и напоследок приятно похлопотать вокруг меня, удружив приют. Лишь за ней закрылась дверь, я скинула платье прямо на пол и замертво упала на кровать. Мои перепачканные туфли остались стоять косо по отношению друг к другу…
Часы сна были самыми счастливыми в этот день. Проснувшись, я с ужасом вспомнила, что отныне лишена роли матери, жены, любовницы, просто устроенной в жизни женщины.
Кто я теперь? Бродяга?..
Время убегало слишком быстро, требуя от меня спешного сосредоточенного раздумья. Любая проблема оттого и тяжела, что властна над человеком. Ведь как бы не мечтал он в трудный момент об отдыхе и успокоении, тем не менее, вынужденно впрягается в повозку трудностей, чтобы вытянуть ее из бездорожья.
Возможно, есть надежда, и время пока не отвернулось от меня. Но еще немного, и оно начнет отсчитывать шаги в сторону беды. Нужно срочно приниматься за исправление грубой ошибки, поверив в оставшийся шанс. Стрелка часов приближается к половине первого. Мой муж сейчас должен быть дома. Я, по крайней мере, обязана сообщить ему, что жива, и со мной ничего страшного не случилось. Остается только решиться.
Я догадывалась, что его волнение столь же велико, сколь велика ненависть, и не знала, что в это утро оно лишено предела.
Неожиданно в мой мозг ворвалась пугающая мысль. А, что если он вдруг позвонит моим родителям, что, если все расскажет? Уже при одной мысли об этом я чувствую, как сердце сжимается от стыда.
И вот пять роковых цифр, словно являясь ключом к заклятью, вступают в силу. Даже честное самопризнание в том, что мои переживания – ничто в сравнении с его, и самоупрек, что я бесстыдно пекусь лишь о собственной безопасности, не помогли мне унять волнение, когда из необъятной вселенной донесся его голос:
– Ало.
– Виктор, прости…
Но голос тут же растворился в отрывистых гудках. И вновь дрожащие пальцы выводят тему из пяти нот.
– Пожалуйста, не бросай трубку! – почти кричу скороговоркой. – Мне надо сказать… Это важно… Очень прошу, ничего не говори маме. Понимаешь, я должна тебе все объяснить, и я…
До боли родной голос вторгся в мои жалкие оправдания:
– Послушай, не надо ничего объяснять. Ты теперь свободна. Иди куда хочешь, я не стану тебя искать. Родителям твоим, так и быть, ничего не скажу. Но за это пообещай мне, что больше никогда не приблизишься к моей двери. Я сам позабочусь о ребенке. Она – единственное, что у меня осталось. И если когда-нибудь я узнаю, что ты собираешься увести у меня дочь, твои родители услышат о тебе всю грязь, в которую ты сама залезла.
– Ты преувеличиваешь. Нет никакой гря…
– Если зрелая женщина тайком снимает квартиру, где проводит ночи с несовершеннолетним подростком, как иначе это можно назвать?
В ушах у меня зазвенело от шока. Значит, он все узнал! Какой ужас!
– Надеюсь, ты все поняла, что касается дочери. А остальное никто за тебя понять не сможет. И не забывай, что еще одного приступа твоя мать не выдержит.