Побродил внутри Гордости: те же преступники транспортировались в ничуть не худших условиях, чем простые переселенцы. Вся разница — решётки, а так — столбы и гамаки. В общем-то, прагматичный подход: мучить и убивать «живой товар» просто нерационально, это не негры Земли, которых их вожди с пеной у рта запихивали в английские корыта. Даже «преступники» — ценный и трудновосполнимый ресурс.
На обед направился на палубу: как оказалось, традиция офицерского приёма пищи была не только вечером, просто вечер — это «вечеринка у капитана дома», а днём ставились лёгкие, но обширные столы, парусиновые стулья на надстройке. Кстати, к обеду выперлась троица из щенка-Лидари, надсмотрщицы и дурынды. Ни с кем не общались, Лидарёныш засранские взгляды бросал. Ну да и хрен с ними, я на эту публику особо не смотрел.
Вечером решил полюбоваться на берег и вообще, да и закаты на Зиманде чертовски красивые, гораздо многоцветнее и насыщеннее Земли. И вызывающие массу вопросов, насчёт толщины атмосферы до садящегося солнца. И насчёт того, садится ли оно вообще? Впрочем, это вопросы отвлечённо-философские, а становиться Колумбом Веспучивачем у меня никакого желания не наблюдалось.
Так вот, стою у перил палубы, за удалённым берегом наблюдаю, закатом любуюсь. Кстати, именно палуба на Гордости была обычно безлюдна: разве что офицеры какие-нибудь на надстройке, да и то не часто. Все внутрикорабельные перемещения и работы были внутри судна. Ну разве что, пассажиры, как и я по, палубе прогуливались, кости разминали. Но тоже нечасто, а уж на закате я вообще один был в зоне зрения и чувствительности (Гритку послал подальше, до капитанской каюты и обратно сам доберусь). И это одиночество и приятный пейзаж мне скорее нравилось. А Потапу, на удивление, нет: формализованных мыслеобразов от него не поступало, но недовольство ощущалось.
Стою, любуюсь и тут слышу, а потом чувствую: топает кто-то, одарённый. Ну да и хрен бы с ним, топает — и ладно, но через несколько секунд понимаю: ко мне. Напрягся, через секунду расслабился и озадачился. Потому что слабого духа телекинеза Лиры я, как бы, довольно неплохо изучил. И на кой эта дурында, явно тайком, пробирается ко мне? Оценила Лидарёныша как любовника и решила «вернуться»? Так нахрен она мне не сдалась: вот реально, лучше вручную вопрос решать, не так противно будет, во всех смыслах. Точнее, не от неё даже противно, а от своего прошлого отношения: так-то, что она, что девка из Счётов — разница не велика. Девка из Счётов, правда, почестнее, ну да ладно. Но вот от того, что я к этой дурынде какое-то время как к потенциально разумной относился и даже некоторые романтические чувства питал (или остатки Михолапа во мне, непринципиально) — реально противно. Не секс, а издевательство над своей тонкой душевной организацией выйдет.
Но бегать от неё… да щаззз! Путь добирается, а я её пошлю подальше, принял я взвешенное решение. И добралась: встала в паре метров, до меня и перил не доходя, сопит. Ну а я на неё, как понятно, внимания не обращаю, природами любуюсь. Хотя чувствами беролака отслеживаю и даже сам слегка обернулся без внешних проявлений. Дурында и всё такое прочее — мои предположения. Вероятные на девяносто девять процентов, а никак не на сто. И вот вонзит эта какая-нибудь агентша Пряного острова в мои нежно оберегаемые недра какой-нибудь ножик класса «смерть беролака». И буду я по нави бродить, жалуясь ехидной луне на неустройство Мира и всеобщий сволочизм.
Но никаких ножей в меня вонзать дурында не собиралась. Постояла с минуту, посопела и выдаёт:
— Михайло Потапыч… — жалобно так ещё, сволочь такая.
Не обращать на такое внимание — глупо уже с моей стороны. Повернул морду, надменную и удивлённую:
— Ну? — приподняв бровь уточнил я.
— Михайло Потапыч, я перед вами… — выдала эта девка, запнувшись, типа в «волнении великом».
Может, и не играет, но мне как-то пофиг совершенно. И общаться с ней никакого желания.
— А мы с тобой, девка, знакомы? — с хорошо отыгранным недоумением спросил я.
— Я… Вы… — бормотала она, краснея мордой, развернулась и убежала.
И ещё всхлипывала на бегу. Вот слов цензурных нет, мысленно пожал я плечами, взглянул мимоходом на бледную в лучах заката луну, да и махнул рукой. Если бы эта дура была для Лидарёныша чем-то, кроме способа самоутвердиться, то можно было что-то выкружить. Но на Лиру ему пофиг, гарантированно: лицедейством этот засранец не владеет, мыслишки его на роже написаны. Так что никакого «агента в тылу врага» или агента влияния я из этой дуры не получу. Общество её мне откровенно неприятно, так что и время на неё тратить смысла никакого.