В общем получались скорее «страшилки», хотя несколько тварей реально напрягали. Главная из которых «живой остров». Последнее встречалось в описаниях, что за тварь — никто точно не знал. Но остров плавал, топил корабли. При этом, был чертовски медленным, опасным только для радостно рванувших к нему водоплавающих. Но вот в глотке тайфуна, если эта пакость есть — хрен от неё уплывёшь. Какие-то варианты есть, но не слишком обнадёживающие.
С другой стороны, посидев-послушав я понял, что общая мрачность — скорее некий ритуал-примета. Потому что все описанные кошмары вроде как действительно были, но сам факт их наличия — пятьдесят на пятьдесят. Часть из описанного — неприятно, но для Гордости не опасно вообще, на них можно просто не обращать внимание, заперевшись внутри. Часть — вполне убиваема артиллерией и владеющими, фактически без риска для корабля. А «лютые и необоримые» — единичные случаи, известные скорее через третьи руки. И даже в этом раскладе — не «неотвратимый кирдык», а «высокие шансы кирдыка».
Ну а сидели капитан и офицеры мрачные, чтобы потенциальные твари почуяли их мрачность и решили с такими печальными типами не связываться.
А по делу выходило так: ещё три дня шторма и Гордость ввалится в глотку. В водоворот не вляпается, обогнёт его по дуге, после чего, форсировав колёса, получив своеобразный «пинок» от водоворота, за сутки выйдет из уже «убегающего» от нас тайфуна.
Так что покидал я посиделки у капитана в не самом радужном настроении. Но и не в кромешной депрессии, само собой. Да и Мирка прилагала все усилия чтобы поднять настроение и не только: видимо эта жуткая качка была ей исключительно в радость, напоминая всякие там трапеции и прочую хрень, на которых акробатки занимаются своими фортелями. Реально радовалась девка, проявляла почти неподобающую активность, против которой я совершенно не возражал: толком не почитаешь, да и секс действительно помогал от морской болезни. А она, пусть и слабая, была не самой приятной вещью.
В общем, через пару дней после начала бури, было у меня довольно сносное настроение. Удоволетворённость (как бы не переудоволетворённость, но организм териантропа с «пере» справлялся') и расчёты, что всё будет хорошо.
Но всё хорошо, конечно, не было.
На четвёртый день я проснулся оттого, что качка практически пропала. Реально от этого, потому что засыпал я три дня вцепившись тремя когтистыми лапами в края кровати, а одной лапой придерживая Мирку. Она хоть и акробатка, но мотание качкой по комнате, да ещё и во сне, могло нанести нежелательные повреждения моему ценному активу.
Так вот, проснулся я в слегка покачивающейся каюте, причём похоже не фактически, а уже «по привычке» покачивающейся.
«Хр-р-р-р…» — раздалось задумчивое от Потапа.
Последний «кино про меня» фактически не смотрел, но как я стал ощущать: «бросал взгляд», в момент пробуждения, еды. К сексу, кстати, был довольно равнодушен: внимание из недр в интимные моменты, а тем более остроумных комментариев в процессе коитуса от Потапа не поступало. Подозреваю, у топтыгина был интерес к результату, в виде медвежат. А процесс не интересовал вообще — то ли сезонный интерес, то ли редуцированный за тысячелетия.
— И по времени выходит что глотка тайфуна, и по ощущениям. Эти водоплавающие твердили, что в глотке почти нет ветра и бури, только сильное течение водоворота.
«Хм», — пришёл образ задумчивой медвежьей морды.
— Раз уж ты не «спать», попробуй почувствовать, да и я попробую, что это за место такое — тайфун. Любопытно, — отмыслил я Потапу.
«Ну-у-у ла-а-а-дно» — очень лениво отэмоционировал Потап, но чувствовалось — заинтересовался.
И вот, я валяюсь, стараюсь понять-почувствовать. Потап тоже. И выходит довольно занятная фигулина: божественная сила чувствуется, от нескольких богов, это факт. Вот только её… ну скажем так, суммарно от мистически-колдовской энергии, искажающих-просачивающихся планов от силы десятая часть. Навь, мир мёртвых, ощущается. Но тоже на какие-то мелкие проценты. А вот основная «масса» ощущаемого колдунства — хрен пойми что. Оно есть, но явно является источником тайфуна. Но не идентифицируется.
«Хрен знает, что такое» — отэманировал медвежатина, озвучивая мои мысли.
— Подозреваю, этот тайфун — природное явление, — предположил я. — Не связанное с богами, или не имеющее на данный момент покровителя, — пришло мне в голову. — А то, что мы чувствуем от богов, их присутствие — использование части этого явления себе на благо. Чтоб не пропадало.
«Х-р-р-р»…
— Ладно, пойду посмотрю что там наверху, — стал аккуратно подниматься я. — А ты…
«Тоже посмотрю, вполглаза», — чувствовалось любопытство от Потапа. — «Но не долго!»
— А потом ты спать…
«Да!»
Стал я подниматься, стараясь Мирку не разбудить: я, конечно, сволочь, но не настолько чтоб будить людей, даже служанок, не по делу. Вывернулся, начал было одеваться…
— Машуж вать! — злобно ругнулся я, влетевший башкой в стенку, да ещё и придавленной взвизгнувшей Марикой, копошащейся на мне.
И это хорошо что на мне — толчок скинувший меня с кровати вполне мог столь полезного сотрудника необратимо испортить! И башка гудит! Гордость натурально затрещала, была надежда что не сломалась нахрен.
— Ну всё, — начал звереть я.
«Сильный, злой… РЫБА!» — раздалось от Потапа, явно передумавшего «яспать». — «Иди наверх!» — барственно распорядился топтыгин.
— Иду, иду. И кому-то мало не покажется! — буркнул я.
Сгрёб ошалелую служанку в охапку, поместил на кровать, велеел держатся. И уже в полном обороте, пыхая от раздражения облачками огня, поскакал наверх.
И даже замер на секунду. Дело вот в чём: в нескольких сотнях метров по правой стороне от Гордости была сама «глотка» — ямина в воде, сердце водоворота. Сама Гордость фактически летела по одной из водоворотных волн, краем. Скорость запредельная, встречный ветер — сильнейший.
В ночном небе — дыра на звёзды и ехидную луну, обрамлённая двигающимися по кругу облаками. Зрелище ещё то: и красивое, и пугающее, лучше не видеть в общем. Но главное: на Гордости крепился (или плыл рядом, чёрт знает) совершенно непотребных размеров морской змей. Видимо в него Гордость и впечаталась, когда меня скинуло с кровати. А теперь эта змееподобная рыбища сплетала вокруг корабля торчащие из воды кольца, возвышающиеся над нами метров на пятнадцать, не меньше. Смотрел на нас рыбьими буркалами, щерил пасть — и не мелкую, как у «прирученных», а здоровенную и злостную. И, заметно даже на глаз, сжимал кольца.
По палубе копошились всякие водоплавающие, стреляли пищалями, кидались заклинаними, но стягивающему кольца змею это было пофиг. Как и на Скура, в виде саблезубой белки с выпученными глазами грызущего одно из колец змея: несопоставимые величины. А кольца сжимаются и, судя по размерам — Гордости настанет неотвратимый звиздец, когда сомкнуться…
— … — высказался я.
«Не тупи, а прыгай!» — рявкнул Потап, подавая энергию. — «Это БОЛЬШАЯ рыба!!!» — алчно эманировал он.
Ну… а что делать? Или тонуть с кораблём, или прыгать, блин. Так что взял я разгон, вскочил на мачту, рванул до верхушки и прыгнул на белёсо-серебряную тушу, сжимающеюся вокруг Гордости. В полёте от Потапа шибануло энергией и меня «вывернуло»: в кольцо змея вцепились полупрозрачные лапы Потапа, в недрах которого бултыхался я.
«Ры-ы-ыба!» — довольно заурчал Потап, вонзая зубищи в чешую.
На его фоне, пусть и призрачном, Змей был, конечно, огромным. Но не столь чудовищным. И когти в него вошли ощутимо, и чешуя с потоками кровищи так и полетела от вгрызающегося в нямку Потапа. А я немного расслабился (а что ещё делать?) и пытался понять, навь эта тварь или нет. И непонятно выходило, такой же бардак, как с общей энергетикой глотки. Этот гигантский змей эманировал и миром мёртвых, и чем-то другим. и даже богами.