— Хайре!
Человек, возникший из темноты, дышал часто, но ровно, пах чистотой и благовониями, позвякивал браслетами, а не кольчугой. Шаги его были медленны, голос могуч — сразу слышно, привык приказывать.
— Долгих лет тебе, повелитель! — склонился перед встречным Кимир, лихорадочно вспоминая имена всех соседских царей и военачальников.
— Ты узнал меня, слепой? — благосклонно осведомился незнакомец.
— Звезда истинного величия проницает даже тот мрак, что окружает меня с рождения, — вывернулся Кимир.
— Хорошо. Ответь, что у меня в кулаке — скажешь правду…
— Останешься жив, — продолжил Кимир, — так и Сфинкс говорил Эдипу. У тебя в кулаке кузнечик, мой господин.
В пыль под ногами предсказателя, тяжело звякнув, шлёпнулся кошелёк. Кимир улыбнулся и мысленно вытер пот со лба — по счастью цари предсказуемы, а кузнечика поймать проще, чем лягушонка или птенца.
— Ты пришёл узнать своё будущее, повелитель? Ждут ли тебя победы на поле брани и успехи в мирных делах, кто из родичей плетёт сети коварного заговора, какой союз будет прочен, принесёт ли сына возлюбленная с волосами цвета заката… — на словах «сына» Кимир услышал вздох и понял, что угадал. Остальное было делом техники.
Первый рассветный соловей уже пробовал голос, а прорицатель всё ещё заливался бойкой птахой, предвещая всевозможное процветание и благоденствие. Его собеседник слушал жадно и торопливо, слова словно бы насыщали, успокаивали его. Наконец, когда Кимир стал сбиваться, теряя голос, царь спросил о награде. Успевший ощупать и взвесить на ладони кошелёк с золотом, прорицатель воззвал к милосердию повелителя и пожаловался на свирепые угрозы властелина Милета.
— Хорошо, — пообещал царь, — пока я правлю, ни смертный, ни бессмертный не смогут причинить тебе вред. Будь благословен и прощай.
Кимир потянулся было поцеловать руку благодетелю, но вдруг почувствовал, что стоит один на дороге подле развалин старого храма. История была странной, но прорицатель привык — с ним всегда происходили необычные вещи.
«Хорошо-то как» — подумал он, — «слава Зевсу, золотых хватит на пару лет сытой, спокойной жизни. Снять домик в Афинах, купить раба. Или рабыню…».
«Хорошо-то как», — восхитился милитенский разбойник, что по большой нужде присел за лавровым деревом, и ненароком подслушал весь разговор прорицателя с важным господином, — «добыча жирная, а зубов у неё нет. Прикопать слепыша под кустом — и не хватятся».
«Хорошо-то как», — размышлял за обедом староста из соседней деревни, — «разом избавились и от голода и от больного зуба. Борясь с вором, слепой прорицатель орал так, что и мёртвый услышал бы. А живые крестьяне, у которых искомый вор утащил не одну овцу, сочли страшным грехом не вступиться за бедного старца. И кошель золотых — неплохая цена за жизнь».
«Хорошо-то как» — улыбалась за ужином мудрая ясновидящая-пифия, — «Зевс с Олимпа наконец-то спустился, сколько лет в облаках просидел безвылазно. Глядишь, покроется новенькой позолотой железный век».
«Хорошо-то как» — потянулась в постели любвеобильная Олимпиада, супруга царя Македонии, прочитав письмо от подруги-жрицы, — «если спросят теперь, почему у чернявого папы родился рыжий сын, я скажу им про некое божество, которому отдалась ночью в храме».
«Хорошо-то как — правду прозрел провидец» — думал довольный Зевс, правя огненной колесницей — «Кризис в божьей семье — дело временное, Гера станет добрей, Посейдон сам захочет мира. Через пару олимпиад замутим небольшую войну, чтобы кровь веселее бежала в жилах. От бессилия непременно излечит корень этого, как его… в общем травки из дальних стран. Закажу Гермесу, пусть ищет. А мы героя родим, новенького, отважного…».
«Хорошо-то как», — почесал в затылке шутник Психопомп и взглянул в опустевшее небо, — «Смертные сплошь слепы и готовы сделать былью любую сказку — только соври красиво. А вот суеверного бога впервые вижу».