Нужно было сказать о любви. Сказать так, чтобы девушка поняла и поверила. Офицерик был узкоплеч, собой нежен, но мужской красоты не лишен — удивительно даже, что он предпочел балладу для объяснения. Впрочем, им, богачам, видней. Ос решил посмотреть на девицу прежде, чем написать. Посмотреть любопытства ради. Молодые аристократки обычно не посещали порт.
Штабс-поручик провел его в парк — у семейства прекрасной возлюбленной был трехступенчатый титул, дворец и усадьба в пригороде. И в положенный час под яблони вышла девушка в белом. Невесомый ворох пышного платья, паутинка вуали на россыпи светлых кудрей, кружево тонких перчаток, гладкая кожа туфельки. Шаг упруг, взгляд спокоен и прост, на руках — маленькая собачка.
…Анна — обручальное кольцо имени…Штабс-поручик так ничего и не понял — прочтя стих с листа, он нашел строки великолепно верными и устроил приглашение «на десерт» — скрасить отдых богатым дачникам. Ос явился не вовремя, был небрежен в одежде и речи, искушая хозяйскую вежливость. А конфуз получился под вечер. Ос читал. Публика млела. Куда там салонным твердилам — в зале шумели волны, клубились тучи, дикари совершали молитву у первых в мире костров… Вдруг на зеленой спине портьеры все узрели обнаженную деву, выступающую из пены. И узнали ее в лицо.
Было шумно. Отец девицы хватался за пистолет, неудачливый кавалер рвался придушить словоплета, кто-то бежал в участок, кто-то звал слуг на помощь. Ос едва успел выйти через балкон.
Он искал потом встречи с Анной, надеясь хоть издали увидать недоступную белокурую прелесть — тщетно. Избегая позора, семья подалась на курорты, дачу продали. На самого же Оса подали в розыск — «за покушение, оскорбление и попрание». Много лет спустя Ос смеялся, просматривая досье. А тогда — от плетей и каторги его выручила война. Подготовлявшаяся давно, она грянула неожиданно.
Еще вечер казался спокойным, по-осеннему сладким и томным, в парках играли вальсы и кружились с отпускниками девчонки в зеленых платьях. А утром город проснулся от согласного стука сапог о булыжники мостовых. Газеты кричали голосами портовых мальчишек: «Мобилизация! Оккупация! Интервенция!» «И я… и я…» — откликалось эхо, но кто ж его будет слушать.
Боевые суда, ощетинившись дулами пушек, ползли из залива прочь. На городских рынках втридорога продавали гнилую конину и вонючее мясо морских быков. В доках сновали крысы. Ос попал под облаву случайно — и это его спасло. Трущобы были обречены. А его с разношерстной толпой таких же везунчиков ожидала казарма.
Их затолкали в пустой пакгауз, посчитали по головам и заперли, даже воды не дали. Один старик отдал концы ночью, юнгу и двух матросов успели выкупить, всех кривых и безногих посчитали негодными к службе. Остальных записали, обрили, раздали по плашке хлеба и бестолковой колонной погнали в порт. Черный рот «Виолетты» высунул язык трапа, людское стадо сгрузили в трюм, и путешествие началось.
Самым мерзким казалось ощущение близости других тел — их тепло, вонь и грязь. Ос за годы бездомья привык быть один. А фронта он не боялся — висельник не утонет. Вокруг ругались, молились, плакали и хрипели во сне. Ос же грезил о будущих подвигах, прошлых встречах и могуществе вод вокруг. Слова бились в его голове, но говорить было нельзя. Либо пристрелят, либо отправят к вербовщикам, после чего опять же пристрелят — за неспособность. Второго одаренного из набора, — слабоумного юношу-предсказателя, офицеры отселили в отдельный угол. Бедолагу кормили объедками со стола и били за каждый срыв провидения.
…Новобранцев доставили в город-крепость на острове в Сером море. Сосны, желтый песок, едкий запах пороха и железа. Смрад казармы, муштра, побои. Усталость. Первый год Ос не помнил — он почти разучился думать.
Сил едва хватало вставать и делать, что говорят: маршировать, колоть, целиться, чистить, драить, стирать и жечь. Во время еды Ос мечтал о сне, во сне видел еду. Он был болен, хромал, кашлял, сплевывал кровь — и поэтому жил. Раз за разом сменялись учебные роты, а Ос все топтал казарму — чистил рыбу, мел плац, полировал стволы громоздких чугунных пушек. Со временем он стал различать орудия — по оттенку звона металла, по отметинам пороха, по царапинам шрамов на черных дулах. И полет снаряда казался Осу подобным запредельной свободе движения мысли вне.
Терпеливым старанием он глянулся пушкарям. Был оставлен при батарее, потихоньку отъелся, окреп. Появились силы для наблюдений. Жизнь блестела и колыхалась, как подпорченный студень. Сомнительные победы первых недель войны сменились вялыми поражениями. Имперцы продвигались к столице. В городах пахло голодом. По деревням угоняли в леса скотину и прятали хлеб. Крепость трясло в ознобе. Каждый день на плацу кого-то пороли или ставили в кандалы. Унтер Крукс пристрелил новобранца «за дерзость». Приближалась весна.