— Мы подпишем союз, брат по разуму? — сыто икнул пришелец.
— Да, несомненно, дорогой брат по разуму, — писатель Н. постарался придать пропитому голосу медоточивость и доброжелательность, — но сперва не мог бы ты удовлетворить мое любопытство в одном вопросе?
— За подобное пиршество все, что угодно! — черт подмигнул, — хочешь, я расскажу, какие сиськи у нашей императрицы, или сколько стихов ее сын читает перед обедом?
— Это было бы с моей стороны нескромно, — Н. протянул вперед ладонь, — лучше скажи-ка ты мне, брат по разуму, правда ли, что ты такой большой и сильный целиком мог поместиться внутри такого маленького шарика…
Зал гудел, как растревоженный улей. Конвент удался на славу, все писатели пообщались с читателями, все читатели выпили с кем хотели, и друг с другом заодно тоже, все редакторы прошерстили всех молодых, но талантливых авторов, все молодые авторы сошлись во мнении, что современные издательства ничего не понимают в современной литературе. Разбили пять окон и одно зеркало в лифте, полили фикус в холле гостиницы добрым старым бренди, научили трехлетнего сына зиц-председателя Оргкомитета говорить такое, что даже на заборе писать неловко… в общем праздник вышел выше всяких похвал. И теперь приближался заключительный момент торжества — вручение премий по общему голосованию. Кто в этом году увезет домой золотую птичку, кто бронзовую, а кто останется с носом? Судачили всякое — говорили, что новый роман Л. проплатили спонсоры, что молодая писательница В. за ради хоть какой премии соблазнила семидесятилетнего почетного секретаря конвента, а юный писатель У. с той же целью кокетничал… быть не может!!!
Наконец все уселись, ведущие вышли на сцену и начали объявлять. Сперва второстепенные премии и дипломы для спонсоров, потом дипломы мелких издательств и награды за иллюстрации. Один за другим из тысячного зала поднимались люди, выходили на сцену, кланялись и бормотали в микрофон благодарности. Счастливых лиц в публике все прибавлялось, впрочем, озлобленных и залитых слезами тоже. Известного художника Р. даже пришлось удалить из зала за чересчур экспрессивное проявление чувств по отношению к экспертному совету (выкрик «судью на мыло» был явно лишним с его стороны). Напряжение нарастало. И опытный распорядитель конвента успешно его держал. Неожиданно звонким для человека его лет голосом он выкрикивал в микрофон имена — и зал закипал как море.
— Третье место в категории «повести и романы» получила немолодая, но очень упрямая писательница Б. за роман «Ольгина ладья». Аплодисменты.
— Второе место в категории «повести и романы» получил всеми любимый писатель Л. за роман «Королева луны». Сириус не пройдет! Аплодисменты!
— Первое место в категории «повести и романы» получил… пауза… писатель Н.! За роман «Книгоеды»! Аплодисменты!!!
Пополневший, румяный, трезвый как стеклышко писатель Н. неторопливо поднялся на сцену — он хотел насладиться каждым мгновением своего торжества.
— Даешь птичку! Спасибо, друзья!!!
Он пожал руки всем важным людям по очереди, продемонстрировал залу приз — аплодисменты снова наполнили помещение. На писателя Н. смотрели во все глаза — восхищенно, завистливо, радостно, безразлично…
— Ваши творческие планы?
— Роман о мальчиках-неудачниках… — съязвил Н. и тут же поправился, — я готовлю к изданию новую космическую оперу, это будет пряный коктейль из любви и войны на фоне Большой Медведицы. Вам понравится?
— Да!!! — выдохнул зал.
Писатель Н. неторопливо спустился со сцены и направился к своему месту, на балкон. Любопытная молодая писательница В. заметила — лауреат крутил пальцами искристо-синий брелок, а потом щелкнул по шарику и ухмыльнулся:
— Приятного аппетита…
Лопату верни!
…Его следы в веках истлели снегом,
Которого не знает Геллеспонт…
На остановке дрались. Точнее сама драка уже затихла, старуха с крашеными хной волосами прижимала к носу испачканную кровью тряпицу, высокий пенсионер орал на всклокоченную блондинку, та визжала высоким матом. По привычке я вслушалась в гул толпы. …Старуха неосторожно проехалась колесом тележки по белому сапогу блондинки, та, недолго думая, оттолкнула обидчицу — а много ли пожилому человеку надо… Пенсионер всё кричал, наливаясь дурной, тёмной кровью, ему на помощь подтянулись ещё старухи, тощие и свирепые. Блондинка попятилась. Я задумалась — ретироваться или влезть в разговор. Лезть не хотелось — настроение у меня было мрачным, ровно в тон смурному вечернему небу.
Автобус подъехал вовремя — необъятный икеевский транспорт с растянутым желудком обжоры. Толпа хлынула внутрь. Как обычно, здоровые мужики расталкивали локтями тёток, молодые отпихивали стариков, где-то рявкнула женщин «ребёнка задавите!» — а зачем в такую толкучку с младенцем лезть? Я схитрила и вошла в автобус последней, заполучив оперативный простор в полторы ступеньки, возможность смотреть сквозь дверное стекло и дышать относительно свежим воздухом. Автобус медленно тронулся. Стекло тотчас же запотело, я протёрла окошко — наблюдать за вечерним городом было приятно. Рыжий свет фонарей на шоссе сочился сквозь плотный воздух, асфальт блестел лаковой плёнкой, фары машин резали сумерки на тонкие ломтики темноты. Сытые троллейбусы двигались медленно, было видно, как в их животах ворочаются усталые люди, чьи дневные дела завершались возвращением к отчим брегам… А я ехала в «Ашан» — за новой шваброй и парой сапог к зиме.
— Привет! Как дела? Я? В «Мегу» еду на коньках кататься. У нас сегодня посвящение было, пол-арбуза без ложек давали хавать. Я пьяная… — голос у девочки на заднем сиденье был потрясающим. Летящее сопрано, безупречная дикция — звуки, казалось, заполняли собой салон. При этом внешность самая заурядная — ясноглазое личико, нос картошкой, белокурые пряди из-под пушистой шапочки. Её мальчик выглядел куда забавней — я не думала, что в Москве еще водятся приличные мальчики из хороших семей. Интеллигентная физиономия, осмысленный, цепкий взгляд, улыбка, насмешливая и мягкая, в эту минуту ещё и извиняющаяся — ему явно было неловко за хмельную подругу.
Автобус остановился. Я прищурилась в дверь — Ленинградка была забита. Ровный ковёр из глазастых автомобильных жуков заполнял шоссе без единого просвета. Сопрановая девочка поинтересовалась в пространство «Сколько нам ещё ехать». «Два часа» — ответил из середины салона молодой голос. …А я рассчитывала, что до восьми успею. Синева, закрывающая пространство показалась мне похожей на море — спустились воды, накрыли город, и вот, мы плывём в рукодельном ковчеге, и даже голубя при себе нет.
— Привет! Как дела? Я? В «Мегу» еду на коньках кататься. У нас сегодня посвящение было, — девочка снова схватилась за телефон. В салоне захихикали. Мальчик тоже улыбнулся — может, ещё президенту позвонишь? И сам, включаясь в игру, начал набирать номер: Владимир Владимирович, хочу вам рассказать… Девочка пхнула его локтем, телефон упал, автобус тронулся — до ближайшего светофора. В стекле пёстрыми огоньками высветилось: кафе «Узбечка». Интересно, что там внутри — наверное, тёплые лепёшки и плов и официантки с косичками… Лепёшки. О чём бы таком помечтать на досуге?
Я уставилась в сумерки. Невероятная огромность города завораживала — так, наверное, первобытные люди смотрели на стадо мамонтов, или какой-нибудь волосатый философ пялился в звёздное небо, опрокинутое над ним. Так смурной и нетрезвый Одиссей щурился на здоровенные лапы циклопа, гадая — как он такого большого обманывать будет. Товарищи греки валялись в истерике по углам, вино из последнего бурдюка досасывали, а этот рыжий бродяга думал. И ведь придумал, вытащил всю ватагу из вонючей пещеры. И поплыл к своей… у меня по спине вдруг пошла ледяная дрожь.
— Привет! Как дела? Я? В «Мегу» еду на коньках кататься. У нас сегодня посвящение было, — девочка не унималась. Здоровенный молчел с вдохновенными дредами по краям итальянского смуглого лика посоветовал её мальчику такое, что тот покраснел и сжал кулаки. Но драться было чересчур тесно и душно. Автобус полз черепашьим маршем и еще не доехал до МКАД, времени перекипеть страстям хватит. Моя соседка заржала в голос, перегибаясь через поручень. Я прижалась лицом к прохладному дверному стеклу.