Но обитателям Священной пещеры сейчас было не до радио, ни тем более до вопившего за дверью истошным голосом обезумевшего от страха Розенкранца.
По приказанию Фремденгута все легли на пол.
— Дальше! — прошипел Фремденгут. — Как можно дальше от двери!..
И переполз в отдаленный угол, почти под самую рацию. Вслед за ним быстро переползли туда же и остальные.
Было невыносимо тихо. Крики Розенкранца и быстрый говор радиодиктора были не в счет. Там, за пределами Северного мыса, было так тревожно-тихо, как может быть только тревожна тишина перед ожидаемым взрывом.
— Осталось ровно тридцать пять минут, — прошептал Фремденгут, глянув па светящийся циферблат настольных часов.
— Так чего же мы валяемся на полу? — рассердился Мообс и поднялся на ноги. — Еще успеем наваляться.
— Не будьте идиотом! — дернул его за рукав Фламмери. — Смотрите, как поступает барон, и старайтесь делать так же.
— Очевидно, нет уверенности, что взрыв произойдет точно вовремя? — осведомился Цератод, немея от страха перед неизвестностью.
— Пусть мистер Мообс ляжет, — подтвердил его опасения Фремденгут. — Ну!.. А впрочем, поступайте как вам угодно.
Раз ему было предложено поступать как ему угодно, Мообс не лег, а шлепнулся на прохладный земляной пол.
— Пустите меня к вам!.. Пустите же! — надрывался по ту сторону двери высокий голос, полный ужаса, злобы и отчаяния. — Не оставляйте меня одного!.. Пустите!..
Теперь он стучал уже не кулаками, а чем-то тяжелым, видимо камнем.
— Этот мерзавец может, чего доброго, проломить дверь, — опасливо прошептал Фламмери.
— Не отвечайте ему! — зашикал на него Цератод. — Ему тут нечего делать.
— Тридцать две минуты!.. — проговорил Фремденгут, хотя никто его об этом не спрашивал. — Нет, уже тридцать одна…
— Этот черномазый мне действует на нервы! — в отчаянии простонал Фламмери и быстро, насколько это ему позволяла его комплекция, пополз к двери.
— Не открывайте! — закричали ему одновременно и Фремденгут, и Мообс, и Цератод, и даже Кумахер, который, вообще-то говоря, лежал в состоянии очень близком к обморочному.
— Не буду! — успокоительно шепнул им в ответ Фламмери. — Розенкранц! — ласково обратился он к безумствовавшему за дверью предателю. Розенкранц затих. — Розенкранц! Через час ты будешь назначен владыкой всего острова!.. Ты меня слышишь, Розенкранц?
— Пустите меня! — простонал из-за двери Розенкранц. — Я хочу к вам, в Священную пещеру… Я боюсь…
— Слушай меня спокойно, Розенкранц, и не бойся! Беги скорее в Новый Вифлеем и скажи всем, кто тебе встретится, всем, кроме старейшин, мистера Егорычева и его белого друга, что я только что вознесся молитвами к господу, и господь внял моим молитвам. Господь изрыгает на мятежный Новый Вифлеем огонь великий, гром и смерть, дабы проучить непокорных и утвердить в вере праведных и законопослушных христиан… Беги же, беги, пока не поздно!.. Да выключите вы, пожалуйста, это проклятое радио! От него уже лопается голова! — крикнул он, быстро отползая назад, в крайний угол.
— Кумахер, выключите радио! — приказал барон вполголоса, и фельдфебель, вместо того чтобы выключить его сразу, стал двигать рычажок.
Кумахер уже почти ничего не соображал. Стрелка быстро двигалась по шкале, и вдруг… и вдруг на всю пещеру загремела наигрываемая на губной гармонике:
Я танцую, ой-ра, ой-ра! Я танцую, ой-ра, ой-ра!
— Нечего сказать, подходящий мотивчик для теперешней обстановки! — вздохнул Фламмери, обессилевший от волнений и ползания. — Как на заказ!.. Вы с ума сошли?! Боже, барон сошел с ума!.. — крикнул он тотчас же, увидев, что Фремденгут стремительно вскочил на ноги и бросился выдергивать засов из двери. — Удержите его!..
Но, прежде чем Кумахер успел подняться с земли, Фремденгут распахнул дверь и выскочил на воздух.
В пещеру с рыдающим воплем прорвался Розенкранц и плюхнулся на пол рядом с Фламмери.
А Фремденгут тем временем увидел на внешнем рейде «Кариоку» с нацистским флагом.
Он вернулся в пещеру, прикрыл за собой дверь:
— Фельдфебель Кумахер, взять автомат!
Уверенный, что сейчас его будут расстреливать, Розенкранц в диком ужасе завопил.
Пока оба эсэсовца в некотором отдалении досылали патроны в стволы своих автоматов, Фламмери еще успел обменяться несколькими фразами, полными исключительного понимания обстановки.
— Идеальные и совершенно бесстрашные солдаты, и к тому же заботливые, что чрезвычайно важно! — заметил вполголоса Фламмери, отодвигаясь подальше от Розенкранца, потому что ему было бы неприятно, если бы на него вдруг брызнула чужая кровь. — Попробуйте мне возразить, Цератод.
— А что им еще в их положении остается делать?.. — неохотно отвечал Цератод.
— Ага!.. А я говорил!.. Они будут его… — Фламмери многозначительно кивнул на Розенкранца. — Так что лучше, если вы от него отодвинетесь…
— Вы — Мообса и негра, — шептал между тем Фремденгут своему фельдфебелю. — Остальными займусь я… Только без истерик! — Он заметил, что у Кумахера от волнения трясутся руки.
— Есть, без истерик, — шепотом отвечал фельдфебель.
— Барон! — громко проговорил Фламмери, и Фремденгут даже вздрогнул от неожиданности (неужели этот американец расслышал их разговор?). — Дорогой барон, я считаю приятнейшим своим долгом заявить вам, что я в полном восторге от такого союзника, как вы… Впрочем, ничего другого я и не ожидал.
— Весьма польщен, сэр, — учтиво ответил Фремденгут. — Рад служить…
Мообс от себя добавил, стараясь перекричать свирепствовавшую в пещере разухабистую «Ойру»:
— Я полностью присоединяюсь к словам мистера Фламмери… присоединяюсь, — повторил он, но уже потише, потому что теперь оба эсэсовца были совсем рядом.
«Сейчас они будут приканчивать этого грязного нигера», — подумал он, видя их непроницаемые лица и автоматы на изготовке, и тоже отодвинулся подальше от Розенкранца. А тот в диком страхе лег ничком, прикрыл себе лицо руками и изо всех сил завыл, почувствовав над собой прерывистое дыхание сразу двух людей с заряженными автоматами.
— Нам лучше отвернуться? — тихо осведомился Фламмери, полный желания поберечь нервы своих младших партнеров — эсэсовцев.
— Благодарю вас, сэр, — сказал Фремденгут. — Пожалуй, так было бы лучше… Я…
— Вы мне хотели еще что-то сказать? — спросил Фламмери.
— О нет, сэр!.. То есть, да, я хотел сказать… э-э-э, я хотел сказать «хайль Гитлер!», сэр… Да, именно хайль Гитлер!..
И не успело еще дойти до сознания главы острова Взаимопонимания Роберта Д. Фламмери и Эрнеста Цератода все несоответствие этого восклицания с недавним поведением дисциплинированнейшего из граждан острова Взаимопонимания барона Вальтера-Фридриха-Готлиба фон Фремденгута, как тот выпустил пол-автоматной очереди в спину главы правительства и вторую половину в спину его заместителя, который до последней секунды своей жизни так и оставался при убеждении, что первая половина этой очереди пошла целиком на Розенкранца.
— Хайль Гитлер! — браво подхватил фельдфебель Кумахер и первым делом пристрелил Розенкранца.
Что же касается кандидата на пост губернатора острова Разочарования — мы имеем в виду Джона Бойнтона Мообса, — то он был слишком любопытен, чтобы не глянуть хоть одним глазком, как будут расстреливать «этого грязного нигера». Поэтому он, единственный из всех троих убитых белых, имел все основания догадаться, что пришел его последний смертный час. Мообс пронзительно заверещал и попытался, судорожно извиваясь, подползти под койку.
Было бы непростительным преувеличением даже для самого благожелательного некролога, если бы в нем было сказано, что Джон Бойнтон Мообс грудью встретил смерть от эсэсовского автомата. Он встретил ее совсем другой частью тела.
— Они готовы, господин майор! — приложил Кумахер дрожащую руку к козырьку.
— Захватите две обоймы!.. Перезарядим на ходу!.. Да ну же!.. Бежим спасать ящики!..
— Какие ящики, господин майор?
— Идиот! Те самые, которые мы только что зарыли!.. — истерически прокричал Фремденгут, перекрикивая бесконечную «Ойру». — Если мы их не спасем, не сносить нам головы!..