Парселу становилось все труднее дышать. Небо словно выливалось на него бочками, ему казалось, будто он сидит под водопадом. В минуту затишья он заметил, что не сводит глаз с надвигающейся волны. Он застыл от ужаса, глядя на ее мерзкий зеленый цвет. И отвел глаза. Сноп молний упал справа с невообразимым треском, и он почувствовал такую боль в ногах, что испугался, не оторвало ли их.
Тетаити начал вопить, и Парсел решил было, что молния ударила в него. Ухватившись обеими руками за банку, низко согнувшись и упираясь лбом в руку Парсела, Тетаити вопил не замолкая. Парсел едва слышал его голос, но чувствовал дыхание на своей руке. «Он сходит с ума!» — подумал Парсел в ужасе и с минуту боролся с желанием тоже завопить. Он зажал руль под коленом и, отстранив руки Тетаити, принялся легонько бить его по щекам. Дождь лил на них с такой силой, что лицо Тетаити казалось неясным, как в тумане. Парсел стал бить сильнее. Тетаити не сопротивлялся, голова его болталась из стороны в сторону, глаза были закрыты.
«Он ничем не занят, — вдруг подумал Парсел. — Нервы его сдали потому, что ему нечего делать!» Он схватил голову Тетаити двумя руками, прижал губы к его уху и проревел:
— Держи руль!
Никакого ответа. Ни малейшего признака жизни. Лицо Тетаити было неподвижно, бессмысленно. Все кончено. Грохот сломил его. Он больше не сопротивляется смерти.
— Держи руль! — заорал Парсел с дикой энергией.
Он тряс двумя руками болтающуюся голову Тетаити, он умолял его, терся щекой о его щеку, он чуть не плакал. Наконец вылез из парусиновой палатки, взял руку Тетаити и положил на руль.
Парсел не заметил, как налетела большая волна, опрокинула его и накрыла с головой. «Я упал в море», — подумал он, подтянулся за привязанный к поясу тросик, стукнулся лбом о какой-то твердый предмет и ощупал его руками. Это была банка кокпита. Он стал на колени, стараясь перевести дыхание. Снова молния осветила шлюпку, и он замер в испуге. Вода в ней сильно поднялась и уже покрывала банки. Если ливень будет продолжаться, не пройдет и получаса, как лодка наполнится водой. И тогда конец.
Он сел по другую сторону руля. Голова Тетаити выступала из парусинового мешка. Его полузакрытые глаза словно ощупью нашли лицо Парсела, и он открыл рот. Но на этот раз он не вопил, он говорил — выкрикивал слова. Парсел не слышал ни звука, но по движению губ Тетаити понял, что тот зовет его. Он приблизил ухо к его губам, и до него донесся слабый, далекий голос:
— Со мной…
— Что? — прокричал Парсел.
— Со мной…
Он понял наконец. Тетаити звал его вернуться под парус и сесть рядом с ним.
Парсел положил руку на руль возле руки Тетаити и показал знаком, чтобы тот управлял. Взгляд Тетаити становился тверже. Он посмотрел на свою руку, потом глаза его поднялись к кливеру и снова опустились на Парсела. В эту минуту волна повернула лодку, и, не глядя на нос, Тетаити машинально выправил курс.
Парсел проскользнул под парусиновый навес. Тотчас Тетаити положил руку ему на плечо и прижался щекой к его щеке.
Сидя справа от Тетаити, Парсел теперь не мог управлять рулем. «А если даже он и ошибется в направлении…» — подумал он, пожимая плечами. При каждой вспышке молнии он смотрел, как поднимается в кокпите вода. Через десять минут шлюпка станет лишь беспомощной щепкой.
Еще несколько минут назад при мысли, что они потеряют остров, Парсела охватил безумный ужас. Но теперь, когда они действительно его потеряли, мысль о скорой гибели уже не пугала Парсела. Он взглянул на Тетаити. Тот прекрасно справлялся со шлюпкой. Быть может, у него был просто шок от вспышки молнии? Под потоками воды лицо его было спокойно сосредоточенно.
Парсел чувствовал себя ослабевшим, безвольным. Раз за разом волна дважды ударила его в грудь. Он сжал губы. Надо бороться! Бороться до конца! Он вынул часы. Через три минуты пора менять галс. Он усмехнулся. Последний галс! И вдруг он перестал видеть циферблат, все мысли куда-то исчезли, он почувствовал ухом холод металла и понял, чем он занят. Какое ребячество, не мог же он делать этого всерьез! И, однако, вопреки собственной воле он прислушивался. С поразительной четкостью сквозь рев разбушевавшейся стихии слышалось ровное тиканье: неустанный размеренный ритм делил время на маленькие равные частицы, как будто время принадлежало человеку. Парсел испытал необыкновенное чувство успокоения. Какое забавное, чудесное постукивание у самого уха! Маленькая жизнь! Он подумал: «Я схожу с ума!» Но судорожно сжимая часы рукой, по которой струились потоки дождя, отупев от грохота, полузакрыв глаза, он слушал, слушал…
Дождь перестал. Парсел тотчас выскользнул из-под парусинового навеса и принялся вычерпывать воду. Он не испытывал ни облегчения, ни надежды. Надо было что-то делать. И он делал.
Тетаити сменил его, и так они работали по очереди с полчаса. Они были слишком измучены, чтобы разговаривать. Боясь упустить ведро за борт, они привязывали его веревкой к кисти руки. Порой набегавший вал сводил на нет их пятиминутный труд. Они не обращали на это внимания. И мало-помалу справились с водой.
Видимость стала лучше. Но они попали в белесый туман, окутавший их словно ватой. У Парсела было такое ощущение, будто он уже переживал эти минуты. Воспоминания о жизни на острове стерлись из его памяти. Вот уже многие годы плавает он на этой шлюпке, голодный, продрогший, исхлестанный волнами…
Он сидел за рулем и смотрел, как Тетаити вычерпывает воду. Тот стоял к нему лицом, широко расставив ноги, упершись коленями в банки, а привязанный к поясу трос свернулся перед ним на дне лодки, как змея. Его большое тело сгибалось, длинные руки вытягивались и плавным движением погружали ведро в воду на кокпите, а потом выплескивали ее на ветер. Время от времени он подымал глаза на Парсела, как бы желая убедиться, что тот попрежнему здесь.
Выплескивая ведро за борт, он вдруг замер. Парсел проследил за его взглядом. На белесоватой туче, затянувшей все вокруг, невысоко над водой вырисовалось круглое, светлое пятно, середина его была белее и ярче, чем края. Такой отблеск бывает от солнца, когда оно пробивается сквозь толщу тумана. Но сейчас солнце не могло стоять так низко над горизонтом.