— Благодарю вас, капитан.
И не дожидаясь, когда Мэсон отпустит его, ушел. В глубине души он был оскорблен, раздосадован, встревожен. Помимо его желания, даже помимо желания Мэсона их отношения ухудшались с каждым днем — уж очень они были разные люди.
На следующий день при двух свидетелях — матросах Джонсе и Бэкере, в присутствии всего экипажа, собранного у наружного трапа, командир «Блоссома» капитан Мэсон окрестил Ивоа и затем, согласно обряду англиканской церкви, сочетал ее браком с лейтенантом Адамом Вритоном Парселом.
Никто из матросов «Блоссома» не последовал примеру первого помощника.
Десятого июля в семь часов утра безоблачную лазурь небес вдруг затянула подкравшаяся с юга черная туча и понеслась прямо «на „Блоссом“. Матросы уставились на небо, следя глазами за этой удивительной тучей, мчавшейся на них с юга, хотя дул северный ветер.
Туча неслась с неестественной быстротой, приняла на ходу форму треугольника, и тут Джонс радостно крикнул:
— Птицы! Раздался общий счастливый крик. В мгновение ока матросы, таитяне и женщины очутились на носу корабля.
— Уайт! — приказал Парсел. — Доложите капитану. Когда Парсел обернулся, он увидел позади себя Ивоа.
— Адамо, — сказала она глухим голосом, — я думала, что уж мы никогда не приедем.
Парсел молча положил руку на плечо Ивоа, прижал ее к себе и, стоя все также неподвижно, вскинул голову. Цель уже близка. Земля, где гнездятся птицы, этой есть тот самый остров, где им обоим суждено прожить до конца своих дней.
— Морские ласточки! — крикнул Меани, указывая в сторону приближавшейся тучи.
Таитяне восторженно и взволнованно подхватили его возглас.
— Что они говорят, лейтенант? — осведомился Бэкер.
— Говорят, что яйца морских ласточек ничуть не хуже куриных.
— Что-то не верится, — буркнул Маклеод.
Морские ласточки тысячами кружили над «Блоссомом», заслоняя солнечный свет. С виду они, пожалуй, походили на чаек, только значительно меньших размеров, да и клювы у них были длинные, а хвост раздвоенный. Вдруг матросы бросились к левому борту, потому что птицы как по команде спустились на воду слева от судна, ища там защиты от солнца в тени, отбрасываемой «Блоссомом». Параллельно ссудном плыл косяк сардин, маленьких блестящих рыбок. Ласточки тысячами падали вниз на косяк, ныряя за добычей, и морская гладь вскипала множеством пенящихся водоворотиков. Парсела поразило это зрелище: настоящий дождь из птиц.
— Посмотрите, лейтенант, — обратился к нему Бэкер, показывая на косяк рыб, — этих бедняжек жрут все, кому только не лень!
Прозрачную воду буравили нарядные тунцы с черно-синими полосатыми спинками, которые неутомимо пожирали сардин. Но истребление этим не ограничивалось. За тунцами гнались акулы, вспенивая воду своими могучими хвостами, они хватали добычу, щелкая зубастой пастью.
Мало-помалу разговоры на палубе стихли. Поначалу матросов развеселила охота ласточек за сардинками, но охота превратилась в настоящую бойню. Акулы, пожиравшие тунцов, перегрызлись между собой, и кровь морских хищников окрасила воду.
— Фу, черт! — сплюнул Джонсон. — Даже глядеть тошно. Нет уж, рыбьей жизни не позавидуешь.
— Таков закон, — возразил Маклеод; он стоял, опершись острыми локтями на леерное ограждение. — Сильные всегда слабых жрут. И нечего тут нюни распускать. Таков закон, говорю. Значит, надо быть сильными — и точка.
На палубе показался Мэсон с подзорной трубой в руке, лицо его порозовело от волнения.
— Вы видите землю, мистер Парсел? — спросил он дрогнувшим голосом.
— Нет еще, капитан.
Воцарилось молчание. Мэсон скорчил разочарованную, какую-то ребяческую гримасу.
— Что за гадость эти птицы, — сердито буркнул он, указывая на палубу, покрытую белым пометом.
— Зато, говорят, их яйца не хуже куриных, — возразил Пар сел.
Мэсон зашагал к носу, не пригласив помощника следовать за собой. В эту минуту косяк сардин свернул в сторону, и ласточки устремились за ним в погоню, прочь от «Блоссома». Парсел велел матросам вымыть палубу. Ему пришлось дважды повторить приказание, прежде чем они взялись за швабры.
Когда работа была сделана, Парсел прошел на нос корабля. Мэсон не отрываясь смотрел в подзорную трубу. Побагровевшее лицо его застыло, мускулы шеи напружились, он не шевелился. Через минуту он опустил трубу, резко выпрямился, зажмурил правый глаз, приоткрыл его и снова зажмурил. Потом начал осторожно массировать веко кончиками пальцев.
— Я слишком долго смотрел в трубу. Даже в глазах зарябило. Хотите поглядеть, мистер Парсел?
Парсел приложил трубу к глазу и начал налаживать ее по своим глазам. В его воображении рисовался остров, похожий на Таити: гористая земля, отделенная от океана защитным кольцом подводных рифов, мирная лагуна, прибрежная равнина. Но действительность оказалась совсем иной. Остров вставал из океана черным гребнистым утесом, он возвышался над водой на целую тысячу футов, и о подножие его бились огромные волны, увенчанные белым гребешком пены.
Парсел протянул подзорную трубу Мэсону и проговорил, не глядя на него:
— Это просто утес и к тому же не особенно гостеприимный.
— Таким ему и требуется быть, — ответил Мэсон добродушным тоном, какого Парсел еще не знал за ним.
Капитан снова навел трубу на остров и продолжал с несвойственным ему оживлением:
— Да, мистер Парсел, возможно, вам это покажется странным, но я лично был бы весьма разочарован, если бы остров оказался более доступным для высадки, чем утверждает Джексон.
— Но ведь нам тоже предстоит высадиться, — заметил Парсел.
Мэсон выпрямился во весь рост, опустил руку с подзорной трубой и вдруг без всякой видимой причины расхохотался. Парсел невольно отметил про себя, что капитан смеется впервые после смерти Джимми.
— Высадимся, мистер Парсел, — весело возразил он. — Мы-то высадимся, если даже на берег надо будет подыматься с помощью канатов.