Тихий шорох в проходе с противоположной стороны и смешок, явно принадлежащий Тесс, напомнили, что сестры от своего плана не отступились. Дуг загремел спичками, в явном желании зажечь свечу обнаруженную на столе, но неожиданно возникшая из мрака девушка остановила его:
- Не надо, не мешай тем, кому хорошо. Лучше налей вина мне и дай сигарету.
Звуки любовной возни затихли и обычный чуть хрипловатый в таких случаях голос Лиз, которая уже не видела необходимости играть роль утонченной жеманницы, скорее приказал, чем попросил:
- Дик, налей вина мне и себе. Да. И зажги свечи.
Пляшущие на сквозняке язычки свечей осветили зыбким, неярким светом место любовного свидания. Удобные диваны, застланные тонким шелковым бельем. Придиванные столики, уставленные фруктами, сладостями и бутылками. Настороженные, оценивающие глаза Дуга, застывшего с сигарой в зубах и бутылкой в руке. Растерянные глаза юного лейтенанта, смущенного наготой молодых женщин и незнающего, что делать со своей. Снисходительно-презрительные глаза Элизабет, успевшей накинуть на себя тонкий пеньюар и капризно протягивавшей молодому человеку, заранее приготовленный купальный халат. Смеющиеся, наглые глаза Тессы, бесцеремонно разглядывающие обнаженного Дуга, явно более занятого поведением сестер, чем поисками одежды.
Речел не была удивлена тщательностью, с которой подготовили встречу. Во всем чувствовалась расчетливая рука Георга и его крестниц, по-настоящему удивила ее Тесс. Единственная в компании одетая женщина, но одетая так, что нагота Речел и чисто символическое одеяние сестры, должны были, показались верхом целомудрия. Соперница заставила Речел вспомнить обличительную характеристику сестер, брошенную их матери около года назад, оскорбленным Роном. Тесс появилась на сцене любовного поединка в обличье жрицы с парижской Пляс Пигаль. Все, от изящных туфель и черных нейлоновых чулок, пристегнутых к кружевному поясу, до такого же кружевного лифа, ни столько прикрывало тело, сколько подчеркивало и без того безукоризненное совершенство фигуры, возбуждало желание, торопило освободить жемчужину от изящной скорлупы. Тесс пришла доказать, что несмотря на кажущее поражение днем, королевой ночи любви будет она. Не обращая внимания на подругу, она откровенно соблазняла, манила, обещала, а когда неприкрытая плоть англичанина явно показала, что цель достигнута, бесцеремонно уселась ему на колени, подставляя бокал - вину, а губы поцелуям.
Речел с каким-то странным удивлением поймала себя на том, что ей совершенно безразлично, как проведет остаток ночи Дуг, да и вся эта компания. Опять дало о себе знать чувство пустоты и отчаяния, мучившее последние дни. Все острее становилось желание уйти и медлила она только потому, что вяло размышляла - одеть ли ей платье или накинуть купальный халат, приготовленный для ее недавнего партнера. Изменить решение ее заставило поведение Лиз.
Она совсем забыла о своем юном избраннике и с нескрываемым интересом следила за тем, как его старший товарищ освобождает сестру от остатков одежды. А когда Тесс оказалась совсем обнаженной, уже извивавшейся на его коленях от вожделения, отставила бокал с вином, погасила сигарету, плавно поднялась, потягиваясь с кошачьей грацией, и сбросила пеньюар. Рука Лиз обвила шею Дуга и Речел, удивляясь собственному равнодушию, отметила, что летчику этой ночью предстоят серьезные труды.
Из оцепенения Речел вывели глаза лейтенанта. Он не обращал внимания на Речел. Он не отрывал глаз от своей возлюбленной. Превращение хрупкой, утонченной девушки в изощренную, опытную развратницу произошло так быстро, что он очевидно даже не понял, что его, так же как и многих до него, протащили, через безжалостное испытание, которое с неизбежностью должно было вытравить последние остатки романтики из юной души. Но пока лейтенант понимал, только то, что прелестная возлюбленная оставила его, ради его же товарища.
Речел видела, глаза молодого человека полные такого страдания, что застарелая боль опять схватила сердце и напомнила обо всех предыдущих жертвах хищных красавиц. Когда Элизабет, лаская, начала целовать Дуга, юноша не выдержал и отвернулся. Речел показалось, что он плачет, судорожно пытаясь найти что-то из своей одежды. Какое-то материнское желание защитить слабого, заставило ее броситься к нему, прижать его голову к груди, зашептать:
- Не смотри, н е с м о т р и.
Движимая тем же стремлением уберечь Дика от зрелища, которое для него было заведомо невыносимо, она погасила свечи. И хотя щеки лейтенанта на самом деле были мокры, всхлипнуть он позволил себе только сейчас, когда спрятал свою голову у нее на груди.
Речел шептала ему какие-то детские глупости, гладила голову, целовала. И только, когда успокоившийся юноша, то ли из благодарности, то ли побуждаемый мужским естеством легко просыпавшемся в молодом теле, осторожно поцеловал ее грудь, она вспомнила о том, что совершенно обнажена, что руки молодого человека обнимают ее талию, а губы лакают её. Но это не вызвало смущения, желания прикрыться. То, что она не отстранилась от поцелуя, не оттолкнула Дика, было им истолковано, как поощрение и он вложил всю неизрасходованную нежность в робкие, неумелые ласки. Недостаток опытности компенсировался искренностью, и Речел как-то незаметно для самой себя отдалась потоку нежности изливаемой на нее. Материнское исчезло и на смену ему пришло восхитительное наслаждение телом, чутко отзывавшимся на ласки, которых ее перед этим лишил Дуг. Бурно закипавшая страсть вытеснила, какие-либо мысли из головы. Осталась только уверенность, что она достойна любви. И они щедро одарили друг друга в эту ночь.
Яхта мерно покачивалась, вторя танцу набегающих волн. Мерно вибрировала палуба, вторя работе корабельной машины. Мерно пробили склянки, извещая, что начался отсчет нового дня, и ночь устремилась навстречу утренней заре. Мерное поохивание напротив закончилось сладострастным стоном-воплем, кого-то из сестер и утробным рычанием Дуга.
Речел лежала на плече Дика в блаженном полузабытье. В том состоянии детского счастья и умиротворения, которого она не испытывала со времени гибели Рона. Счастье подарил юноша, который казался ей совсем мальчиком, хотя был моложе ее всего на несколько лет. В любви, он, конечно, был младенцем, но чистота и неподдельная нежность оказались для нее куда важнее изощренности былых любовников. Она не думала о том, как они расстанутся завтра, будут ли еще встречи, сможет ли она полюбить его, но он сделал, то о чем и не подозревал - пролил целебный бальзам на израненную душу молодой женщины. Душевная боль ушла, и она с нежностью ощущала мускулистую упругость его молодого тела, боялась неосторожно пошевелиться, чтобы не прервать его сон и чувствовала, что где-то в глубине, еще пока зыбко, нарастает желание повторения того восхитительного полета, которым он уже одарил ее в эту ночь.
В голову пришла озорная, лукавая мысль, что она должна быть благодарна сестрам, за то, что они освободили ее от рыжеусого бабника и подкинули ей этого «мальчишку». Блаженная, невидимая в темноте улыбка, пробежала по ее губам. Речел впервые за прошедший год почувствовала себя по-настоящему свободной от Георга и его окружения, зависимой только от любви Дика, взлелеять и сохранить которую будет основной заботой ее в ближайшее время.
Сладострастные стоны и возня напротив давно утихли. Утомленная троица тоже отдыхала, и дремотная тишина ватным покровом накрыла поле любовных ристалищ.
От обволакивающей дремоты Речел пробудил странный скрежещущий звук, издаваемый чем-то скользящим вдоль днища яхты. Не успел скрежет прекратиться, как что-то вмешалось в мерные звуки работы судовой машины. Яхта дернулась и стала быстро терять ход. Судовой дизель умолк. Суетливая беготня на палубе, возбужденный говор и крепкие матросские выражения, в общем то непринятые во владениях Георга, подтвердили, что произошло что-то необычное.