Фары машины выхватывали из темноты быстро мелькающие загадочные кадры: белые стены, глинобитную ограду, какое-то оголенное, рахитичное деревцо. Рафаэль медленно вел машину, и мне казалось, что мы объезжаем пляж. Стекла были опущены, в машине гулял ветер, по радио грохотали джазовые синкопы. Мотоцикл зигзагами ехал впереди нас, пока не остановился у подножия скал.
– Скорее! – Балтасар соскочил с мотоцикла и размахивал руками. – Мы приехали последние!
Рафаэль провел меня к закусочной. Море было всего метрах в двадцати. Луна серебрила гребешки волн. До нас донесся отчаянный хохот, который перекрыл женский голос: «Э-э, обманщик! Он смошенничал! Я видела, видела!»
Над закусочной нависал потолок из бамбуковых палок. Стол был накрыт, словно для банкета, и собравшиеся болтали в робком свете керосиновых ламп. Всего здесь было человек двадцать пять, они встретили наше прибытие аплодисментами. Хозяин оскалил зубы в улыбке и бросился за стульями для нас.
Я чувствовала себя неловко, как всегда, когда попадала в чужую компанию, и наугад пожимала чьи-то руки. Рафаэль раскланивался, как боксер или знаменитый киноартист на роли первых любовников. Приветственно сомкнув поднятые руки, он сказал что-то вроде: «Самая красивая женщина в Торремолиносе и, к несчастью, моя жена».
В течение нескольких минут я переходила от одной группы к другой. Потом какой-то мужчина, одетый в синюю куртку, подошел ко мне, и, только когда он улыбаясь подмигнул, я узнала в нем Грегорио. Он очень потолстел со времени нашей последней встречи, и волосы над его выпуклым и лоснящимся от пота лбом уже начали редеть.
– Клаудия, наконец-то! – Он говорил все тем же негромким, самоуверенным голосом. В этом по крайней мере он не изменился. – Я думал, ты больше никогда не приедешь…
– Как видишь, – сказала я. – Я снова здесь.
Грегорио сыто поглаживал живот. Сейчас он был очень похож на своего отца.
– Ты, наверное, не знаешь, что я женился. Мать каждый день приставала ко мне, что поделаешь! В мои годы пора иметь на плечах голову.
Я возразила, сказав, что он напрасно старался, поскольку головы у него никогда не было. «Ты спутал голову с животом, вот и все». Он невозмутимо выслушал меня и поспешил подробно рассказать о том, как на него напали какие-то неизвестные, когда он объезжал земли отца. Жандармерия задержала с десяток подозрительных: безработных поденщиков, цыган и каких-то субъектов с темным прошлым, – но это не дало никаких результатов. По недовольному выражению лиц моих соседей я заключила, что все они уже не раз слышали эту историю.
– Значит, тебя все же не убили, – оборвала я его.
– Нет. Но пуля едва не задела меня. Представь себе: она пробила мою шляпу.
– Жаль шляпы. В следующий раз они прицелятся поточнее.
Грегорио улыбнулся и посмотрел на меня, как бы говоря: «Ишь ты!» Ему часто представлялась прекрасная возможность помолчать, но еще чаще он не умел воспользоваться ею.
– Я познакомлю тебя с моей подругой, – объявил он. – Это американка, очень артистичная натура. У нее дивное тело.
– А твоя жена? – спросила я. – Она тебе уже не нравится?
Не ответив, он отошел и вернулся с кукольной блондинкой, словно сошедшей со страниц модного журнала.
– Сеньора Эстрада. Мисс Бентлей. – Мы улыбнулись. – Мисс Бентлей приехала в Малагу учиться испанским танцам.
– Очень рада.
– Испания это счастье… Это солнце, – сказала мисс Бентлей.
– Она умница, ты увидишь, – пояснил Грегорио. – У ее родителей в Америке куча денег, но она любит жить бурно, сегодня здесь, завтра там, сегодня швыряет деньги налево и направо, завтра сидит без гроша. Вы созданы, чтобы быть подругами…
Компания снова уселась за стол, и я заняла место между Валтасаром и Лаурой. Хозяин принес превосходное, тончайшего аромата вино. Сеньора, сидевшая во главе стола, зачитала меню ужина. Пока официантка расставляла блюда, я принялась разглядывать лица моих соседей. Среди них была замечательно красивая женщина с волосами, выкрашенными в пепельный цвет. Она напомнила мне Долорес Велес. Неподалеку от нее женщина с облупившимся от загара носом восторженно восклицала, слушая своего кавалера, и по голосу я узнала в ней ту, что кричала, когда мы подходили к закусочной. Справа от меня юные девушки оживленно беседовали по-английски.
– Колоссально, – прошептала мне на ухо Лаура. – Ты знаешь, почему мы здесь собрались?
Я абсолютно ничего не знала, и, нагнувшись к моему плечу, она сообщила, что дама во главе стола – представительница высокопоставленного лос-анжелосского общества – вела очень веселую жизнь в Торремолнносе. Муж приехал двумя месяцами позже, и она, встретив его на аэродроме, рассказала, как испанцы, пока его не было, нежно заботились о ней, и наговорила столько, что благодарный добряк решил устроить ужин в их честь.