— Ты, может быть, не помнишь этих слов, а я вот не забыл, — резюмирует капитан и гипсуется с ощеренными устами. Я должен что-то возразить, и он усугубит натиск или вдруг спонтанно дезертирует, и я заимею союзника, — он, увы, фригиден к свету и тьме, — он познает экстаз в унылом хмелю: потомок создателей Сахары.
— Как ты мог написать про меня, что я — пьяница? — восстает уязвленный Позднев. — Я-то тебе ничего плохого не сделал.
— И я тебе тоже. Откуда у тебя такая информация? — На Страшном Суде кому-либо из участников правилки будет не по совести присягнуть, что капитан земснаряда — не пьяница.
— Мне сказал об этом товарищ Киста (Панч), а ему можно верить — на то он и главный инженер. — Тот ли это Позднев, который рьяно хулил Кисту — конкретно от него я услышал апологию главного инженера с момента его устройства до сегодняшнего триумфа. Примитивное мышление дезинфицирует себя после общения со мной публичной анафемой. — Если не хочешь трудиться как все — увольняйся, а людей порочить не надо.
Береговой матрос Хоев (Кумтыква) присовокупляет свое возмущение моим недостойным амплуа в контексте. ПРГ — изъять!
Гроб сообщает, что следователь, явившийся на участок по стопам очередного пасквиля, утверждал, что на улице Каляева имеется копия заказа наряда № 24, выданная на буксировку кошеля с бесхозной древесиной, снятая и подписанная Дельтовым.
— Прошу зафиксировать сказанное в протоколе и также то, что послезавтра я обращусь на улицу Каляева по мотиву предъявленного мне в качестве, насколько я понимаю, обвинения сообщения. — Никто, естественно, не застенографирует реплики, но в докладной в адрес Иогансона (Кормящего), райкома и так далее я напишу и это, и заявлю, что не внесли, и вопрошу — почему? Уж если сражаться словом, то здесь, пожалуй, сильнее — я.
— Павлик, никуда не надо ходить, — как ослик на магнит, кивает прораб. — Ты меня не так понял.
— Вот так и появляются сплетни, товарищи. Видите, товарищ Дельтов сам признается, что пойдет на улицу Каляева о чем-то сообщать. — Мичурин форсирует акт разоблачения. Он явно купирует спектакль. — Я считаю, надо выслушать мнение капитана «Сокола» товарища Ружьева (Адидаса).
Ружьев по-вороньи сворачивает голову в мою сторону — жертвенные глаза: я затяну петлю, ты не в обиде?
— Мне стыдно, что в моем экипаже работает Дельтов. В конторе со мной никто уже не разговаривает. Когда я захожу на шестую, то сразу слышу: «Этот «Эпицентр»!», «Опять этот «Эпицентр»!», «С этого «Эпицентра»!» Мне это надоело! Мы устраивались на работу, чтобы работать, а не травить людей. — Новый урон головы. Говоря, он постепенно поворачивается. Теперь я читаю его профиль. Николай замер через два человека от Ружьева. О чем он сейчас думает? Как травмировать капитана? — Если ты считаешь, что Ружьев — дерьмо, так и скажи: «Ружьев, ты дерьмо!», а так больше продолжаться не должно. Я считаю, чтобы оздоровить атмосферу в команде, надо убрать Дельтова.
В дверях — Ариадна. Лицо в кляксах румянца. Она куда-то телефонирует? Второй мой союзник тает в проеме. Один?
Первый тур голосования — 11:9 не в мою пользу. Обнаруживается, что участвовали не все. Из отсеков извлекаются дезертиры. Второй раунд: 9:11.
— Мужики, да вы что, обурели? — выкрикивает Водник. Да, я уже знаю: этого не должно было случиться, по их сценарию, но мои... — Нет! Я должен молчать! — Разве можно предъявлять человеку такие огульные обвинения? Кто из вас видел хоть один из этих доносов? Кто может доказать, что они вообще есть? Это что же, сегодня Павло выкинут, а завтра — тебя (Дамбов улыбается), его (Молотов разводит руками), меня?!
— Водник, задержитесь после собрания. — Мичурин совершает помету в конспекте: Водник — пьяный, и самое время наказать его за дерзость.
— Я вас понял, товарищ Мичурин, но так дело все равно не пойдет. А эти что, как шалавы, попрятались? Выдерните там шпингалеты в гальюне, тащите их сюда, чего они бздят?
Желая воспринимать как должное, но глотая спазм, я наблюдаю, как со своих мест восстают люди: «Водник прав», «Не имея фактов...». Гроб предлагает Ришарову: «Коленька, ну скажи...»
— Если я начну говорить, то кое-кому из присутствующих это очень не понравится. — Ришаров ограничивается демонстрацией сжатого кулака, в котором, может быть, таится граната. — А Дельтова, я считаю, убирать не за что, тем более, пока ничего не известно.
— Я вот что скажу. Это вообще не по-людски. Чтобы Павло кому-то там что-то плохое. — С трудом, но считая необходимым, подымается Тургенев (Аптека). Трагически спившийся в ПРГ, он наиболее уязвим. — Я знаю, что со мной будет потом разговор, и какой, знаю, но вы-то? — Он озирается на содержащихся в камере административного помещения. — Вы-то приедете домой и то да се, а он как?