— Отвлекаю? — хотел разозлиться Кеельсее, но тут же понизил тон. — Мне надо с тобой поговорить.
Его отношения с Изидой были довольно странными. Они мало разговаривали между собой, отделываясь чаще общими фразами. Обходился с ней Кеельсее куда строже, чем с Гиптием или даже Давром. Казалось, она ничего не значила для номарха и как женщина, он отпускал фривольные замечания о своих наложницах, ничуть не стесняясь ее присутствия.
Трудно поверить, но Кеельсее был влюблен в Изиду. По уши влюблен. Что влекло его к этой невысокой, смуглой, слишком похожей на землянку, девушке? Зов крови? Вряд ли, Кеельсее был слишком прагматичен, чтобы верить в подобные романтические бредни. Ее красота? Но все наложницы номарха были весьма привлекательны. И куда моложе. Порой номарху приходило в голову, что у них просто общая больная психология, общая тоска по прежнему дому. Он гнал эту мысль, ведь никакая тоска не могла умерить его ненависти к Гумию, неприязни ко многим другим, но она возвращалась снова и снова. И сейчас в ожидании событий, должных перевернуть мир и его собственную жизнь, Кеельсее вдруг понял, что Изида не должна умереть, он не может дать ей умереть. И он сел к пульту связи.
— …надо поговорить.
— Говори, — легко разрешила она, и номарх представил энергичное движение изящной головы, отбрасывающей прядь непокорных волос.
— Не знаю, с чего начать, — сказал Кеельсее самому себе.
— Начни с самого трудного.
— Ты думаешь?
— Конечно.
Кеельсее собрался с духом и сказал:
— Атлантида больше не существует. — Динамик молчал. — Ты слышишь меня?!
— Объясни, — после некоторой паузы предложила Изида.
— Я только что разговаривал с Командором. Город Солнца горит. Толпы восставших низших, пиратов и кемтян уже ворвались во Дворец.
— Пираты? Кемтяне?
— Да. Я сговорился с пиратами, и наш объединенный флот напал на Атлантиду. Она продержалась лишь три дня.
— Но зачем? Зачем ты это сделал?
Если б он знал: зачем? Конечно, умом он мог объяснить, что где-то в глубине души мог иметь мотивы к подобному поступку. Мотивами этими могли быть стремление к власти, желание скинуть надоедливую опеку Командора и строить свой мир. Мир, каким видит его он, великий фараон Кемта! Но была здесь какая-то слабинка. Опыт подсказывал ему, что не столь сладка власть, как путь к этой власти. А путь этот он уже прошел. Значит, его поступками двигало нечто иное, чего он не мог понять раньше, но о чем знал сегодня. И Кеельсее ответил честно, как думал:
— Я хотел перевернуть мир.
В голосе Изиды появилась злая ирония.
— И удалось?
— Не знаю. Но думаю — да. Тебе, возможно, трудно понять, но все мы играем в странную игру — парадоксы, и победа в ней тот, чей парадокс будет самым непредсказуемым. Чем страшны жрецы Сета? — Они сокрушают власть, абсолютно не желая обрести ее. Это — парадокс. И пока он не будет разрешен, жрецы всесильны. Но как только станет ясна причина отрицания ими власти, они проиграли. Чем велик Командор? Своим стремлением к власти и попыткой отказаться от нее. Когда эти силы уравновешивали чаши весов, был парадокс, и Командор был несокрушим. Но сейчас он принял власть, парадокс исчез, а вместе с ним исчезла и его сила.
Я попытался сделать подобный парадокс. Я предал своих друзей, не имея к тому ни малейшего повода. Они не ждали удара, потому что не видели причины, по какой я должен нанести его. Парадокс затмил им глаза. Командор мог ожидать от меня лишь мелкой пакости вроде того, что я попробую отделиться от Атлантиды. Поэтому атлантические эскадры всегда были готовы выйти к берегам Кемта. Но я нанес удар такой страшной силы, для которого просто не имел причины. Ты понимаешь, что я хочу сказать? — отчаявшись выразить свою мысль четко, крикнул Кеельсее своей невидимой собеседнице.
— Кажется, да. Ты хотел поиграть судьбою. Ты подобен шаловливому мальчишке, который изменил течение ручья, решил посмотреть, что из этого получится. Ты словно возомнивший себя творцом писатель, что решил поразить мир лихими поворотами сюжета, не считаясь с предопределенностью людских судеб, общественного развития. Долой логику, да здравствуют парадоксы! И да будет веселей жить!
— Да! Да! — закричал Кеельсее, радуясь, что его поняли.
— Ты проиграл, номарх. Ручей, перегороженный шаловливым мальчишкой, породит волну. И она сожрет тебя. Кеельсее молчал.
— Что с Давром? — Номарх никогда еще не слышал подобных жестких ноток в голосе Изиды.
— Он умер.
— Ты убил его?
— Да, — не стал лгать номарх.
— Что ж, по крайней мере, он умер вовремя и не увидит гибели мира. Гир и остальные тоже мертвы?
— Нет! Нет… — заторопился Кеельсее. — Я лишь накрыл «Марс» радиоколпаком. Они живы, с ними ничего не случится. Мы переведем «Марс» в Кемт. Он снова будет нашим домом. Я стану фараоном. Ты будешь моей женой!
— Фараоншей? Ну уж нет! Этого не будет, Кеельсее, даже если бы я этого и хотела. Быть может, я любила тебя, быть может, я смогла бы полюбить тебя, но маленький мальчик соорудил плотину, и идет волна. Она поглотит нас. Она поглотит тебя, Кеельсее. Она поглотит все. Прощай!
— Постой! Не уходи! — заорал номарх, пытаясь преодолеть сотни разделяющих их километров. — Все будет иначе! Все будет, как захочешь ты! Я стану твоим рабом!
— Парадокс, — донеслось откуда-то издалека. — Идет волна…
— Постой! — орал Кеельсее, разминая кулаком верещащий динамик. — Постой…
Связь оборвалась. Из разбитой руки номарха сочилась кровь. Капли — кап, кап — падали на истерзанную полировку стола.
Он остался один. Задыхаясь, Кеельсее рванул несуществующий воротничок и, пошатываясь, вышел на увитую плющом веранду.
С северо-запада, пожирая горизонт, надвигалась огромная багрово-черная волна. Волна, порожденная провалившейся в бездну Атлантидой.
Глава десятая
Джах! Дзинь! Трямс!
Вдрызг разлетались глиняные горшки и стеклянные бокалы. Как приятно обрушить остро отточенный меч на толстостенную, но такую хрупкую амфору с оливковым маслом. Хрясь! — жирные брызги покрыли стены комнатушки, лицо, руки и одежды двух дюжих пиратов.
— Ха-ха!
С посудой покончено. Пират схватил за волосы визжавшую от страха хозяйку дома и повалил ее на пол. Жадные руки задрали край туники и заскользили по жирным от масла ляжкам. На помощь женщине бросился сожитель-марил.
— Х-хак! — Второй пират ударил его серповидным кинжалом в поблескивающую плешинку. Голова раскололась, словно спелый арбуз, блеснув мякотью мозга.
— Весело!
Не обращая внимания на истошные крики женщины, пираты удовлетворили свою похоть, потом тот, что кончил последним, вонзил ей в живот клинок.
— Хасс!
— Чего жалеть! Еще найдем!
Опрокинув тлеющую жаровню на пол, пираты выскочили из хижины и бросились бежать дальше по проулку. За их спинами взвилось веселое пламя.
— Круши!
— Жги!
— Режь!
— Коли!
— Бей!
Ворвавшиеся в Город «освободители» учинили страшный погром, следы которого виднелись на каждом шагу. Слокос в сопровождении группы воинов шел по второму обводному кольцу, тщетно пытаясь навести хоть какое-то подобие порядка. Куда ни кинь взгляд, виднелось зарево пожаров, меж домами валялись трупы горожан, втоптанные в грязь одежды, утварь.
Бесчинствовали главным образом пираты, многие из которых посчитали свою боевую миссию законченной и, бросив обагренные кровью мечи, набивали карманы золотом и камнями, обнаруженными в домах таралов. Не особо отставали от них и кемтяне, но последних чуть сдерживала печальная слава скорого на расправу Сбира. Время от времени вспыхивало бешенство в душах низших, выжигавших целые кварталы вместе с населявшими их жителями. Взбунтовавшиеся против Титанов воины-атланты пытались сдерживать ярость и алчность дорвавшихся до сокровищ Города завоевателей. Кое-где между ними и пиратами завязывались короткие, но жестокие схватки.
Безжалостно истребляя насильников и поджигателей, среди которых было немало горожан, отряд Слокоса достиг канала, преграждающего путь ко Дворцу. Здесь концентрировались наиболее боеспособные части союзников — пираты Меча, кемтяне Сбира, атланты Трегера, гвардейская когорта Долира. Здесь же скопилось более двадцати тысяч горящих жаждой мести низших.