— Лучше спроси его сам. — Она улыбнулось, глядя ему прямо в глаза. — Была рада тебя увидеть, нам нужно как-нибудь встретиться и поговорить. Ты ведь знаешь, где меня найти.
Да, он знает где; Элин Олафсдоттир, министр внутренних дел, бывший преподаватель политологии, неожиданно возглавившая партийный список в северном избирательном округе Рейкьявика. Большая идеалистка или опасный противник, в зависимости от того, с кем говорит, всегда в белом, всегда элегантна. Она сбегает по ступенькам здания правительства на высоких каблуках, водитель выходит и открывает перед ней дверь черного как смоль джипа. Она усаживается и улыбается Хьяльти, затем подтягивает в салон красивые ноги. Стиль продуман, власть ей к лицу.
Он возвращается в редакцию с интервью, взятым у обиженного министра иностранных дел, который был слишком недоволен тем, что его оставили дома, чтобы об этом молчать. Коалиционное правительство трещит по швам; только Хьяльти раздобыл эту информацию, это сенсация.
— Новость на первую страницу, — весело говорит Ульвхильд. — И часто ты получаешь такие наводки от своих прежних подружек?
Хьяльти усмехается, она не прежняя подружка.
— Мы лишь давно знакомы, учились вместе в гимназии, затем изучали политологию. Элин не в моем вкусе.
— Ясно. Но не теряй бдительности, ладно? Она ведь сообщит тебе только то, что ей выгодно. Быстро же она поднимается, эта девушка.
Хьяльти вздыхает, об этом они уже говорили. В кресле заведующего отделом новостей Ульвхильд совершенно на своем месте. Она всегда знает лучше; резко и беспощадно правит язык и стиль человека; смотрит через плечо. В ее представлении политика и СМИ находятся в постоянном конфликте, политик старается очернить журналиста и управлять им, а тот, в свою очередь, прилагает все усилия, чтобы разоблачить политика и поставить его на колени. Хьяльти иного мнения, ему ничто не мешает общаться с политиками на приемах, чокаться с ними и выпивать, закусывая канапе, хранить одни секреты и пускать в оборот другие. Поэтому ему доверяют, он часто получает информацию раньше других, пока люди типа Ульвхильд сидят и ждут пресс-релизы.
На столе — грязные салфетки и чашки с давно остывшим недопитым кофе, недочитанные отчеты и региональные новостные газеты, которые никто не торопится просмотреть. Ульвхильд уже давно перестала красить волосы, и долгие годы беспощадной редакторской работы оставили глубокие морщины между бровями; она смотрит на него с воинственным блеском в глазах.
Он мотает головой. Я тебя услышал. Но тебе не нужно беспокоиться насчет нас с Элин. Мы только старые знакомые.
— Вот и обхаживай эту свою старую подружку, — говорит Ульвхильд, ласково улыбаясь. — Пока это будет приносить новости.
Старые подружки, ну да ладно. Он идет в туалет, где его рвет кофейного цвета желчью, затем умывается холодной водой, разглядывая себя в грязном зеркале: раздраженный, глаза красные. Ему бы радоваться обретенной свободе, а он чувствует лишь глубокое и искреннее презрение к самому себе. Ему за сорок, холостяк, топчется на месте, в то время как его ровесники поднимаются по служебной лестнице, устраивают конфирмацию своих детей и обновляют джипы. Он рассматривает себя в зеркале, волосы практически целы. Любимчик женщин еще не начал увядать, почти; он бьет по плоскому животу под сшитой на заказ рубашкой. Выше голову, Хьяльти Ингольфссон.
Дома почти ничто не указывает на то, что еще менее суток назад здесь жила семья из четырех человек. Книжные полки зияют образовавшимися пустотами, в шкафу болтается лишь несколько рубашек и костюмов. В ванной одна зубная щетка, в спальне детей поразительно пусто. Даже рисунки Элиаса исчезли, лишь несколько пятен от липучек, как синяки на стенах.
Мария забрала музыкальные инструменты из гостиной, она пыталась научить Хьяльти их названиям и объяснить разницу в звучании, но он их все так и не запомнил. Уд, дульцимер, кантеле, музыка из другого времени и исчезнувшего мира, грустная и завораживающая; руки у Марии тонкие, но достаточно сильные для того, чтобы ударять по струнам, исполнять пиццикато, водить смычком, настраивать, глаза полуоткрыты, а губы сжаты от сосредоточенности. Теперь в гостиной царит тишина.
Он смотрит в окно и съедает поздний ужин, сэндвич с копченой бараниной и итальянским салатом. Ловит свое отражение в стекле опустевшего окна, а раньше здесь цвели спатифиллумы и пеларгонии. Они напоминали Марии о родных краях. Зябли в сероватых сумерках, бросая вызов Эсье и ревущему Атлантическому океану.
Спатифиллумы, или женское счастье. Конечно же.
Принесли газету, Ульвхильд поместила интервью с министром иностранных дел на первую страницу, как и собиралась. Хьяльти идет на кухню, хватает недоеденный бутерброд, открывает бутылку кьянти и погружается в чтение.