На скользком от крови полу была распластана туша демона мрака, один взгляд которого нес смерть человеку. И счастье, что демоны не выносили солнечный свет, иначе они пожрали бы все живое на земле. Туша чудовища была безжалостно изрублена. Там и тут валялись покрытые слизью лапы и щупальца. И кровь. Целые лужи крови!
Тех, кто сразил демона, было пятеро. Двое из них не успели ускользнуть от взгляда чудовища и умерли с искаженными ужасом лицами. Третий поразил демона в грудь и был растерзан когтистыми лапами. К оторванной ноге его присосался умирающий отросток, хлюпавший выпитой кровью. Гиптий с омерзением отшвырнул его в темноту. Четвертый нападавший вонзил свой меч в голову чудовища и умер страшно — в пасти демона. Пятый, последний, успел зайти сзади и нанес удар в основание шеи — место, не прикрытое броней чешуи. Удар оказался смертельным, но агонизирующее чудовище подмяло человека под себя и расплющило в лепешку.
— Жрецы Сета, — сказал Гиптий, подбирая с пола испачканный кровью булатный клинок. — Они спасли нас.
— Они убьют нас, — твердо сказал проводник. — Если только мы не успеем убежать.
И в это мгновение дрогнула земля. Темнота ответила гулом и стоном.
— Бежим! — крикнул Гиптий.
И они побежали. А сзади, быстрый и тихий, бежал жрец.
Тоннель стал шире и светлее.
— Мы у выхода! — возбужденно воскликнул Гиптий. — Быстрее!
— Не могу. Устал, — прохрипел проводник. — Не отпускает меня темнота. Ты беги, я догоню. Беги!
В голосе его слышался жуткий страх, и Гиптий побежал. Не успел он сделать и нескольких шагов, как сзади раздался крик. Проводник умер. Страшно умер.
Еще один поворот — и мелькнуло Солнце. Гиптий воздел руки навстречу светилу, окруженному странно-густыми багровыми облаками, и в этот момент в спину ему вонзилось лезвие ножа. Падая, он видел, как появившаяся из-за поворота Изида разряжает бластер в темноту лабиринта.
Через мгновение всех их смела гигантская волна, ворвавшаяся через узкое жерло Скальнозубого пролива; волна, рожденная погибшей Атлантидой.
Омту, укрытый силой великого Сета, видел все это. Он смотрел в небольшой сфероэкран, оставленный в подземелье неведомыми пришельцами. Сухие губы Верховного жреца раздвинулись в блеклой улыбке. От темноты у старика болели десны. От темноты.
Крот любит ночь. И не потому, что слеп — темнота уравнивает слепых и видящих солнце, — а потому что зряч, но зряч лишь в темноте. Мрак есть его состояние души.
А что есть мрак?
Мрак — свет наоборот.
Свет несет знание, но не значит, что мрак не обладает им.
«…незнанье — тьма» — всего лишь кусок бессмысленной антитезы. Мрак тоже знание, но не наше и даже не параллельное нашему. Если эти знания и соприкасаются в какой-то точке, то образуют тоненькую, словно невидимая нить, прямую — зеленый луч. Ворота из света в мрак.
Зеленый луч — не сказка и не фантазия.
Если долго-долго, может, не год и не два, провожать закаты у берега моря, наблюдая, как солнце исчезает в черно-синей воде, то, может случиться, вы увидите этот крохотный зеленый лучик.
Это длится лишь миг, но в этот миг можно успеть понять многое; можно приблизиться к тайне нашего бытия.
Тоненькая вспышка цвета, которого не сыскать в солнечном спектре.
Это дверь в другой мир, дверь, проникнуть в которую невозможно, дверь, из-за которой нет возврата.
Вы грезите другими измерениями. Вы мечтаете о иных мирах. Вы, затаив дыхание, слушаете о несбывшейся теории чудака Энштейна, теории, расчеты которой он предпочел уничтожить, хотя — почему?
Там есть другой мир. Это несомненно. Разум не может развиваться в консервной банке. Даже обезьяне нужен собеседник, чтобы сказать свое первое «А». Там, несомненно, есть другой мир. И он светлый, хотя, может статься, солнце там синее. И они думают приблизительно так же, как мы, и курят местный «Кэмел» и любят женщин с рыбьими головами.
Все, как у нас.
Когда-нибудь мы встретимся и даже не удивимся.
— Хелло, Джек, давненько не виделись! Ах да, я забыл, что ты предпочитаешь со стрихнином! И чтобы цвет был коричневый. Тогда сядем каждый в своем доме и будем потягивать пиво, глядя друг на друга сквозь окна.
И вечером:
— Гуд бай, Джек!
— Гуд бай, Йоуаа!
Зеленый луч приоткрывает щелку в двери Мрака. Внешне там может быть все то же. Я не удивлюсь, встретив там самого себя, но это не я. Он совсем другой. Он не отсюда. И не из другого измерения. И даже не из другой Галактики. Он из Мрака.
А может, его совсем не существует? А если и существует, зачем?
Действительно, зачем?
Эх, люди-человеки! Всегда и во всем мы ищем пользу. Разве нельзя, чтобы Мрак существовал просто так, без всяких причин и надобностей. Даже не для того, чтобы пугать непослушных малышей.
Он не будет этого делать. Он добрый, Мрак. Добрый по-детски. Добрый к тому, кто сам добр.
Мрак — это ничто. Черное-черное чудовище, скалящееся в угольно-черной тьме антрацитовыми зубами.
Это Мрак. Мы не видим и не боимся. А между тем он ужасен.
Мы чувствуем это и умираем от страха. А меж тем он безобиден.
Мрак — это наше анти-я, в котором нет ничего от «я». Ведь мы не ведаем того, чего в нас нет.
Мрак — это огромное страшное чудовище, порожденное дикой фантазией Космоса. Оно засасывает миры и рождает звезды.
Мрак — это шелковистая полянка, усеянная голубой травой. Лежишь на ней, и кажется, что паришь в облаках. А облака такие зеленые!
Я хочу рассказать сказку о Мраке, сказку о зеленом луче. Сказку о Нем. Сказку обо мне. Сказку, которой никогда не было. Сказку, которая могла быть.
Море в том году было изумительно чистым. Солнце — словно безупречный золотой диск. Даже без пятен. Еще были степь и серые камни. Много серой степи и очень много камней.
Он сидел у моря и ловил зеленый луч. Да-да, тот самый зеленый луч, поймать который удается так немногим. Это не выдумка; один из Его приятелей клялся, что ему удалось поймать это мгновение. Правда, приятель был в тот день пьян.
Но Он ловил луч. Быть может, это была мечта, быть может, ему просто было нечего делать.
Солнце медленно погружалось в величаво-бездонное море. Желтые губы его коснулись освежающей влаги — и вдруг!