Мать накрыла Ю Ри одеялом, другое одеяло накинула на плечи До Сэн. До Сэн вытерла лицо уголком грубой ткани. Она что-то сказала, но реплику ее унесло ветром. Одна за другой женщины перестали петь — всем хотелось послушать слова До Сэн. Будущая свекровь Ю Ри поддерживала ритм гребли, колотя по борту лодки деревянной ручкой тяпки.
— Жадная ныряльщица — мертвая ныряльщица, — печально произнесла До Сэн. Мы все знали эту присказку, но тут мать говорила о собственной дочери. Именно в тот момент я поняла, какая сила требуется матерям. — Это худший грех хэнё. «Я хочу этого осьминога, мне дадут за него много денег».
— В море много существ сильнее нас, — сказала матушка. Она приобняла До Сэн, и та высказала свой самый большой страх:
— А вдруг она не придет в себя?
— Будем надеяться, что придет.
— А если она так и останется между нашим миром и загробным? — спросила До Сэн, нежно подняв голову дочери и уложив ее себе на колени. — Если она не сможет нырять или работать в поле, может, лучше ее отпустить?
Мать притянула До Сэн к себе.
— На самом деле ты так не думаешь.
— Но… — До Сэн недоговорила и убрала пряди мокрых волос с лица дочери.
— Мы не знаем, что богини замыслили для Ю Ри, — сказала мать. — Может, завтра она проснется такой же болтушкой, как всегда.
На следующий день Ю Ри не проснулась. И через день тоже. И через неделю. В отчаянии До Сэн обратилась к шаманке Ким, мудрой женщине, которую послали нам боги, чтобы помочь общаться с духами. Японцы запретили шаманизм, но Ким продолжала тайно проводить похороны и ритуалы поиска пропавших душ. Иногда она устраивала ритуалы для старух, у которых начинало портиться зрение, для матерей, сыновья которых были в армии, и для женщин, которых преследовали неудачи — например, у них умирали три свиньи подряд. Шаманка служила нам проводницей между миром людей и миром духов. Она могла погрузиться в транс, чтобы поговорить с мертвыми или пропавшими, а потом передать их послания друзьям, родным или даже врагам. До Сэн надеялась, что Ким дотянется до души Ю Ри и вернет разум обратно в тело, вернет дочь семье.
Ритуал проводили в доме До Сэн. На шаманке и ее помощницах были яркие костюмы ханбок, традиционный наряд корейцев с материка, а не привычные неброские брюки и куртки, которые носили обитатели Чеджудо. Помощницы забили в барабаны и литавры. Ким закружилась с поднятыми руками, призывая духов вернуть юную хэнё матери. До Сэн плакала, не скрывая слез. Чжун Бу, брат Ю Ри, у которого только-только начал расти на щеках пушок, пытался сдерживать эмоции, но все мы знали, как он любит сестру. Жених Ю Ри побелел от горя, его родители пытались утешить сына. Больно было видеть, как все переживают. Но Ю Ри так и не открыла глаза.
Тем вечером я призналась Ми Чжа, что Ю Ри предложила мне ослушаться матери и я так и сделала.
— Если б я не согласилась нырнуть последний раз, Ю Ри не лежала бы сейчас как неживая.
— Но ведь это ей поручено было за тобой присматривать, а не наоборот, — попыталась утешить меня Ми Чжа.
— Я все равно чувствую свою вину, — вздохнула я.
Ми Чжа подумала пару минут, а потом сказала:
— Мы никогда не узнаем, почему Ю Ри так поступила, но не рассказывай никому свой секрет. Только подумай, как это огорчит ее семью.
Я подумала еще и о том, какую боль это принесет моей матери. Ми Чжа права: лучше никому не знать.
Через неделю До Сэн попросила шаманку Ким попробовать еще раз. На этот раз церемонию проводили в нашем бультоке, подальше от глаз японских шпионов. Туда не позвали мужчин — даже брата Ю Ри не пустили. До Сэн отнесла дочь в бульток и положила возле очага. У изогнутой каменной стены установили алтарь. На тарелках разместили немного еды в качестве подношения: сложенные пирамидкой апельсины, миски с пятью злаками Чеджудо и несколько кувшинов домашнего вина. Мерцали свечи. Матушка предложила Чжун Бу денег, чтобы тот написал послания для Ю Ри на длинных бумажных лентах, но он сделал это бесплатно. «Ради сестры», — сказал он мне, когда я пришла к ним домой забрать ленты. Теперь послания заткнули одним концом в щели между камнями, из которых была сложена стена, а свободные концы трепал ветер, пробиравшийся в щели.
На шаманке Ким был самый многоцветный ее ханбок. Ярко-синюю блузу она подвязала поясом цвета весенних кленовых листьев. Лилово-розовая юбка из легчайшей ткани колыхалась на ветру во время церемонии. На голове у шаманки была красная повязка, а рукава сияли желтым цветом того же оттенка, что и цветы рапса.