Когда мы пришли в пансион, Ку Чжа и Ку Сун сидели на полу, подогнув под себя ноги в одних чулках, и держали миски с едой. Мы сняли пальто, шарфы и ботинки, потом хозяйка и нам вручила миски пшенной каши, в которую для вкуса добавили чуть-чуть сушеной рыбы. То же самое мы ели на ужин вчера, позавчера и практически каждый вечер.
— Покажите нам сегодняшнюю картинку! — потребовала Ку Сун.
— Пожалуйста, расскажите нам, что вы видели! — добавила Ку Чжа.
— Может, сходите как-нибудь с нами? — отозвалась Ми Чжа. — Сами все увидите.
— Ты же знаешь, что это опасно, — резко отозвалась Ку Чжа.
— Мы теперь замужем, — вздохнула Ку Сун. — Нам нельзя совершать глупости.
— Это ты так говоришь потому, что превратилась в послушную жену, — заметила Ми Чжа.
Я знала, что Ми Чжа шутит, — хэнё послушными не назовешь, — но Ку Чжа, наверное, показалось, что ее сестру хотят оскорбить, потому что она тут же бросила:
— А ты так говоришь просто потому, что никто никогда на тебе не женится…
Всего пара фраз — и спокойный разговор стал враждебным. Мы все знали, что шансы Ми Чжа на договорной брак невелики, но зачем ее обижать, если нам всем вместе завтра нырять? Наверное, мы просто слишком много времени проводили вместе, доверяли друг другу свои жизни по шесть дней в неделю и сильно соскучились по дому. Но сказанного не вернешь, и резкое замечание Ку Чжа сделало атмосферу в полутемной комнате еще мрачнее. Ку Сун попыталась исправить положение и повторила свой изначальный вопрос:
— Покажете нам, какую картинку вы сделали сегодня?
Ми Чжа молча достала отцовскую книгу.
— Покажи им, — велела она мне.
Я взяла книгу, удивленно глянув на подругу. Мы обе прекрасно знали, что сегодняшний оттиск лежит у нее в кармане, мы еще не убирали его обратно в книгу. Ми Чжа давала мне понять, что не хочет показывать его Ку Чжа и Ку Сун. Потом она развернулась так, что ее правое плечо заслоняло лицо. В тесной комнатке это был единственный способ уединиться, чтобы справиться с обидой и не уронить достоинства.
— Ну вот, смотрите. — Я раскрыла книгу и начала перебирать страницы, чтобы показать сестрам разные отпечатки из мира за пределами нашего унылого квартала. — Это нога статуи возле государственного здания. Это боковая часть игрушечного грузовика, который валялся на площади. Вот эта мне особенно нравится: это ребристая облицовка автобуса, на котором мы ездили в горный парк. А вот кора с дерева. Помнишь тот день, Ми Чжа?
Она не ответила, и сестрам тоже явно было неинтересно.
— Знаете крепость на холме, которую видно, когда мы выплываем из гавани? — сказала я. — Вот здесь заметно, какие шершавые у нее стены…
— Это вы нам уже показывали, — недовольным тоном сказала Ку Чжа. — А что вы сделали сегодня? Вы нам покажете или нет?
— Может, будь вы чуточку добрее… — произнесла Ми Чжа, все еще сидя к нам спиной. — Хотя бы самую чуточку добрее.
Ее слова прозвучали довольно резко, и Ку Чжа затихла — наверное, поняла, что слишком далеко зашла. Но этот разговор показал мне, насколько мою подругу задели слова Ку Чжа о том, что на ней никто не женится. Я вдруг очень четко осознала, что она, наверное, стремится замуж еще больше меня. Так у нее наконец появилась бы семья — отец, мать, муж и дети.
Позже мы с Ми Чжа устроились вдвоем на подстилках для сна, накрывшись тяжелыми одеялами и делясь теплом тел. Мы болтали шепотом, чтобы не мешать сестрам Кан, которые сидели с другой стороны занавески. Мы с Ми Чжа дружили с семи лет и уже четырнадцать лет собирали оттиски. Напоминания. Сувениры. Следы радости и горя. У нас набралось всего понемножку, и теперь эти картинки спасали нас от одиночества и тоски по дому. А еще отвлекали от тревог, не давая думать о том, что случится, если наш остров начнут бомбить или на него высадятся войска.
Как обычно, последним мы рассмотрели самый первый отпечаток — грубую поверхность камня в стене вокруг поля нашей семьи. Я разгладила бумагу и прошептала вопрос, который уже не раз задавала Ми Чжа: