Тем временем в далекой Америке вездесущее ФБР обложило маленький городок на границе с Канадой, из почтового офиса которого в редакцию «Трибуны» пришло последнее письмо. Но их усилия были тщетны: Сол каждый день следил за эфиром и был в курсе земных событий. Он придумал хитроумный ход: свое следующее письмо он снова опустил в почтовом офисе Черчс Ферри, к которому агенты ФБР потеряли интерес. Когда Фоунтейн передал им конверт, они посмотрели на почтовый штемпель и пришли в ярость, решив, что инопланетяне просто издеваются над ними.
А дальше информация распространялась по прежней схеме: президент США – госсекретарь – министр внешних интересов – президент России – совещание силовиков – срочное информирование граждан посредством телевидения. Как и несколько дней назад, президент спросил министра внешних интересов, доверяет ли он полученной от американцев информации. Но министр, страшно мучаясь, так и не смог выдавить из себя ни слова и лишь утвердительно кивнул.
XXII
Пока в небесах хозяйничал Сол, выполняя намеченную программу, на Земле жизнь шла своим чередом. День похорон Дмитрия Владимировича был согласован и утвержден на самом верху. Все детали церемонии прощания были строго соблюдены согласно протоколу, прощание с лицом такого ранга с отступлениями от правил было недопустимо.
В просторном помещении с колоннами, где проходило прощание, царил полумрак и тихо играла траурная музыка. Гроб стоял на возвышении, обтянутом бордовым бархатом, и утопал в венках и цветах. Вдоль гроба с двух сторон тянулись ряды красных подушек. Лежащие на них ордена и медали покойного тускло поблескивали отраженным светом. Из одной двери помещения в другую в противоположной стене, мимо гроба с часовыми по углам, бесконечной, сильно разреженной цепочкой тянулись привезенные на служебных автобусах слушатели и курсанты военных училищ и академий. Они держали фуражки на согнутой в локте руке козырьком вперед и изображали скорбь. Поравнявшись с гробом, кидали серьезные равнодушные взгляды в сторону напудренного лица покойного, чей ярко освещенный профиль рельефно высился над атласной подушкой. Потом, выполнив то, для чего были привезены, исчезали в проеме выходной двери, надевали головные уборы и, окунувшись в повседневную жизнь, забывали покойника навсегда.
В помещении с колоннами, кроме живой цепочки военных, бесшумные, как тени, сновали члены похоронной команды. Их легко было отличить по красно-черным повязкам на левом рукаве. Они отвечали за все: за пополнение очереди из вновь привезенных курсантов и офицеров, за скорость прохождения мимо гроба, за своевременную и правильную смену часовых, за непрерывность траурной музыки и, наконец, за самое главное – за встречу высоких чинов.
Когда прибывал такой чин, руководитель похорон подходил к Ларисе Васильевне, сидящей с сыном у гроба, на ухо коротко и тихо представлял ей очередного начальника и тут же отходил в сторону, чтобы ничем не помешать их общению. Но такого обхождения удостаивались немногие лица – лишь имеющие по своему статусу право на личный контакт с вдовой. После этого к Ларисе Васильевне приближался только что представленный господин в военном или штатском платье, произносил слова соболезнования и затем пожимал вдове руку, если считал для себя это возможным. Иногда среди представляемых оказывались знакомые ей люди. Они после слов сочувствия ненадолго садились рядом с ней, в молчании отбывали положенное время и затем незаметно уходили, освобождая место следующим.
Лариса Васильевна не плакала, но иногда прикладывала платок к глазам. Представляемые ей люди нисколько ее не интересовали. Она не слушала, что они ей говорили, и все время думала только о том, как будет жить дальше в полном одиночестве. Никого, кроме сына, у нее не осталось. Но отношения с сыном не сложились, не наполнились уважением и заботой друг о друге, поэтому рассчитывать на его участие в собственной жизни не приходилось.
Время текло слишком медленно.
Бесконечное мелькание незнакомых людей утомляло Ларису Васильевну. Она тяготилась происходящим вокруг и периодически уходила в специально оборудованную для отдыха комнату. Сын тоже мучился и оживал лишь тогда, когда с интересом разглядывал представляемых матери людей и пытался понять, кто из них очень важная персона, а кто – не очень важная.
Наконец прощание закончилось.
Затем на кладбище под духовой оркестр, со стрельбой и маршировкой вышколенных солдат, прошли собственно похороны.
Когда закончились собственно похороны, в большом роскошном ресторане начались собственно поминки. «Пожалуйста, последи за мной, – попросила Лариса Васильевна сына. – Сегодня я себе, к сожалению, не принадлежу».