— Теперь поздно, уже ночь, вы такъ неожиданно пріѣхали, теперь не время совѣщаться.
— Для службы всегда есть время, и я васъ прошу тотчасъ же исполнить мое требованіе, или я долженъ буду признать васъ неисполнителемъ высочайшихъ повелѣній, и тогда принужденъ буду дѣйствовать по силѣ закона и данной мнѣ власти.
Въ это время Фрейгангъ подошелъ ко мнѣ и съ безпокойнымъ видомъ сказалъ мнѣ: — чѣмъ это кончится, это ужасно, надо, чтобы они уступили другъ-другу.
— Вы видите, что Кошеваровъ нарочно возбуждаетъ Невельского и словами и голосомъ.
— Ихъ надо помирить; я, какъ старый товарищъ обоихъ, считаю это своимъ долгомъ.
Сказавъ это, онъ подошелъ къ спорящимъ и, взявъ ихъ за руки, началъ просить ихъ помириться и забывъ все прошедшее, дружески обняться. Невельской бросился на шею Кошеварову и началъ цѣловать его; тотъ съ своей стороны обнялъ его. Непріятно было смотрѣть на эти объятія: горячность ихъ была маска, которая въ особенности не шла къ Кошеварову. Невельской, обнимая такого человѣка, какъ Кошеварова, дѣлалъ великую и благородную жертву для пользы дѣла. Послѣ объятій, переговоры пошли смирнѣе и наконецъ согласились окончательно рѣшить дѣло на другое утро въ 8 часовъ. Поужинавъ, мы возвратились съ Невельскимъ на судно въ 3-мъ часу ночи.
На другой день, мы встали въ 6 ч. утра, чтобы приготовлять почту и, между прочимъ, составили бумагу, рѣшительность выраженій которой должна была бы заставить Кошеварова подумать о послѣдствіяхъ, если онъ еще будетъ противиться. Въ 8-мь часовъ мы одѣлись, чтобы отправиться на берегъ, но пришли доложить, что Кошеваровъ ѣдетъ на шлюпкѣ. Мы остались въ каютѣ и приняли его тамъ. Было рѣшено, что «Николай» идетъ на Сахалинъ и оттуда на зимовку въ Татарскій проливъ, если другое компанейское судно не явится смѣнить его. Товары должны были тотчасъ же грузиться. Переговоривъ объ этомъ, Кошеваровъ уѣхалъ; скоро за нимъ и я поѣхалъ на байдаркѣ, чтобы присмотрѣть за поспѣшностью отпуска и нагрузки товаровъ. При этомъ, ясно видно было, что вопреки предписанія главнаго правленія, разборка и сортировка товаровъ для экспедиціи производилась до того непозволительно медленно, что, несмотря на то, что контора имѣла 35 дней времени (отъ 25 іюля по 1 сентября), товары совершенно не были приготовлены для отправки; фактуры даже составляли при насъ. Благодаря этому, нагрузка шла медленно и кончилась только 3-го числа, хотя работали даже ночью. Эта неисправность явно показываетъ, что Аянская контора держится въ безпорядкѣ, что Кошеваровъ, расхаживая по пристани, ничего порядочнаго не дѣлаетъ, хоть и хвастаетъ всякому пріѣзжему своею дѣятельностью. Въ продолженіи 35 д., что «Николай» былъ въ отсутствіи, приходило въ Аянъ только одно компанейское судно «Цесаревичъ», и то безъ груза. Пріемъ въ порту былъ только пластовому якутскому транспорту, отпускъ солонины для Камчатки; все это не могло помѣшать приготовить товары для такой экстренной и важной экспедиціи, какъ сахалинская. Въ продолженіи трехъ дней проведенныхъ въ Аянѣ, я былъ съ утра до вечера занятъ, то по работамъ нагрузки, гдѣ приходилось почти съ бою брать вещи изъ пакгауза, то въ приведеніи въ порядокъ бумагъ для отсылки по почтѣ. Между прочимъ, я былъ несказанно обрадованъ полученіемъ писемъ отъ родныхъ. Я такъ давно уже не имѣлъ извѣстій изъ родного Петербурга. Съ какимъ-то трепетомъ радости и боязни распечатываешь письма, присланныя изъ-за 10,000 верстъ. Благодаря Бога, всѣ извѣстія были хороши, только смерть друга дяди Ѳедора Ивановича, Пор. Вас. Богословскаго, была печальною вѣстью.
Мы обѣщались съ Невельскимъ пріѣхать съ судна проститься съ семействомъ Фрейганга, но, занявшись бумагами, опоздали, такъ что они уѣхали уже, когда мы вышли изъ шлюпки на берегъ. Взявъ двухъ осѣдланныхъ лошадей, мы догнали ихъ въ 3-хъ верстахъ отъ Аяна, гдѣ и простились съ ними. Не могу не описать костюма m-me Фрейгангъ. Она надѣла брюки и пальто своего мужа, чепчикъ на голову и женскіе высокіе ботинки и усѣлась амазонкой въ этомъ костюмѣ.
III
3-го сентября, утромъ въ 5 час., я съѣхалъ еще разъ на берегъ, чтобы взять нѣкоторыя вещи, забытыя при поспѣшной нагрузкѣ. Когда я отчалилъ отъ берега, «Николай» уже поднималъ паруса при слабомъ попутномъ вѣтрѣ. Изъ порта салютовали 7-ю выстрѣлами; на салютъ этотъ судно отвѣтило тѣмъ же числомъ. Скоро догналъ я «Николая» на быстрой байдаркѣ. На обратномъ пути въ Петровское вѣтеръ то же мало благопріятствовалъ намъ. 6-го числа подулъ свѣжій попутный N. Мы вошли въ Петровскій рейдъ. Смеркалось; вѣтеръ свѣжѣлъ, мы неслись подъ зарифленными марселями по 10-ти узловъ. Вдругъ засвистѣлъ въ снастяхъ сильный штормъ. Нехладнокровный Клинкофстремъ засуетился. На суднѣ начался безпорядокъ — результатъ неопытности матросовъ дессанта, которые не знали кого слушать, потому что капитанъ судна командовалъ по-шведски своимъ матросамъ, Невельской и Рудановскій по-русски — своимъ. Штурмана суетились, бѣгали. Безпорядокъ на суднѣ былъ полный, обстоятельства были дѣйствительно нехороши, — лавировать было тѣсно, и потому выдти въ море невозможно. Мы находились между скалистымъ берегомъ мыса Левашова и банками, лежащими къ с.-в. отъ Петровскаго зимовья. Рѣшили бросить якорь на 11 с. глубины и возложить надежду на крѣпость цѣпи. «Если цѣпъ не выдержитъ, сказалъ мнѣ капитанъ, то судно погибло, отлавироваться я не надѣюсь». Скоро загремѣла цѣпь. Корабль всталъ. Противное теченіе помогало намъ, не давая волнамъ вытягивать сильно цѣпь. Шумъ на суднѣ прекратился. Какъ зритель, я присутствовалъ все время при работѣ на палубѣ. Картина борьбы стихій производила какое-то особенное впечатлѣніе. Чувство это я впервые испытывалъ. Борьба эта мнѣ нравилась, и я былъ спокоенъ. Во время шторма, волна закатилась въ каюту черезъ вентиляторъ и замочила всѣ бумаги Невельского.