Тяжелый, пожалуй, тяжелее золота, и плотный. Он же дорогой, за этот кусок патэрен мог бы… вернуться домой. Вернуться к человеческой жизни. Вернуться.
Мама когда-то была в него влюблена. Когда-то он был социологом. Впрочем, какая разница? Он мог изучать античное искусство, или историю, или лингвистику. А теперь он, кажется, верит в близкое небо и в звездную медь.
– А, вы не верите, я вижу, – улыбнулся Павел. – Я вас понимаю, в наше время это тяжело, порой невозможно. Но ничего. Сразу не у всех получается… Спасибо тебе.
Он поднялся со стула и пошлепал босиком к выходу, разговаривая на ходу сам с собой. Дверей в экклесии не предусматривалось, Павел остановился на пороге:
– Спасибо твоей матери, что прислала тебя, ты – чудо, ты – радость глаз моих. Север близок, каждый день заполнен жестокими чудесами, я вижу их вокруг… но ты этого не понимаешь…
Я достала сверток из рюкзака, развернула бумагу. Свитер, красный. Патэрен Павел вдруг резко выхватил у меня свитер и стал надевать, спешно, лихорадочно, точно боялся, что я вздумаю забрать его обратно. Он надел его прямо поверх своей куртки и уселся на порог, выставив ноги, он продолжал бормотать, в уголках глаз поднималась пелена, патэрен Павел старался проморгаться через катаракту и шептал, втягивая голову в плечи:
– … цель всего, Альфа и Омега, из каждого, проработавшего полгода на Кудрявом, можно извлечь полграмма… он оседает в легких, впрочем, как и золото. Администрации невыгодно, чтобы они возвращались домой, выгодно, чтобы они оставались здесь и догнивали оставшуюся пару лет в этой дыре. Потом трупы помещают в испаритель… Ну, дальше легко, вы понимаете, Сирень, вы же понимаете, каждый будет взвешен и найден слишком легким или слишком тяжелым, когда в твоих легких полграмма, вы понимаете – полграмма!
Те, кто приходил его слушать, поднимались по лестнице, медленно втягиваясь за сопку, как мусорная гусеница, как щупальце мертвого осьминога, кошмар жены рыбака.
Патэрен поежился внезапно от налетевшего ветра, а я протянула ему слиток. Патэрен поглядел на меня, узнал, поглядел на свои руки в свитере, забрал слиток. Кажется, он пришел в себя.
– Насколько я поняла, администрация острова не заинтересована возвращать рабочих в Японию?
– Не заинтересована, – кивнул патэрен. – Это нерентабельно, рабочие есть одноразовый материал. В этом весь мой ужас… Знаете, у некоторых начинают светиться глаза…
– Но ведь насильно нельзя никого удерживать, – сказала я. – Рабочие заключают официальный контракт, в нем предусмотрено возвращение и льготы…
Патэрен отмахнулся:
– Это все так, но… После четырех месяцев в промышленной зоне многие не могут покинуть остров. Я сказал «многие», но на самом деле их большинство. Посмотрите на них, – патэрен указал пальцем вслед уходящим. – Посмотрите. Половина из них ходит под себя. Другая половина не может самостоятельно питаться. Третьи не помнят, кто они и зачем они. Они никому не нужны. Если физически они еще живы, то души их больны, в каждой по полграмма…
Патэрен замолчал. Он вовремя спохватился и стал смотреть на меня. Он как будто уснул с открытыми глазами, улетел на свое четвертое небо. А потом раз – и очнулся, и снова здесь, и ноги озябли.
– Не печальтесь, – сказал он. – Не печальтесь, ваша мать не любила печалиться. И идите своим путем, главное – идите, идите.
– Но как…
Патэрен Павел поймал мою руку и неожиданно поцеловал:
– Карафуто… Карафуто никому не нужен и ни для кого не интересен, зачем вам он нужен?
– Департамент Этнографии считает иначе, – возразила я, он сбил меня этим поцелуем, старый больной психопат. – Предполагается, что изучение состояния дел в южной части острова позволит заложить основу для дальнейшего развития промышленности и для рекультивации земель. Кроме того, моя миссия преследует гуманитарные цели – изучения положения дел ссыльно-каторжных, условий их заключения и окрестного быта для дальнейшей гуманизации…
– Да-да, – согласился он. – Смягчение нравов, это всегда. Думаю, у вас все получится.
Патэрен улыбнулся, и мне почему-то расхотелось с ним спорить, уж тем более спорить о проблемах смягчения нравов. Я вообще его не понимала, такое всегда происходит, когда пытаешься общаться с сумасшедшим.
– Я, собственно, всего лишь наблюдатель. У меня нет задачи что-то менять, в моих силах лишь предоставить обществу… непредвзятую картину.
– А я, кажется, догадываюсь, зачем вы туда собираетесь. – Патэрен натянул ворот свитера до подбородка. – Это достойное желание, да, я вижу… Посмотреть им в глаза, да, это достойно. Вы храбрая девушка, но вы не представляете, что там…