– Зачем тебе? – Расул помрачнел, и Каленин понял, что по неосторожности ступил на запретную территорию, на которую его пускать не хотят. Он в очередной раз отметил, что по-русски тот говорит безупречно, с едва уловимым мягким акцентом, и даже отсутствие зубов не сильно портит дикцию.
Каленин мучился от мысли, что ему речь Расула кого-то сильно напоминает, кого-то хорошо знакомого…Вспомнил! Беркас хлопнул себя по лбу так неожиданно, что Расул подорзрительно стрельнул глазами в его сторону. Всего неделю назад он слышал очень похожие интонации, когда его шеф принимал в Думе российского посла в Таджикистане Рамазана Магомедова – выходца из Дагестана. Посол тогда пошутил: "Мне легче еще пару языков выучить, чем от акцента избавиться. Я учился в Москве, жена русская, несколько книг написал на русском, в том числе пару сборников стихов. Даже думаю по-русски, а акцент неистребим…"
Расул произносил слова очень похоже, и это наводило на мысль о его дагестанских корнях. "Думай, думай, – заводил себя Беркас, – вспомни урок, который тебе как-то преподали в поезде, когда попутчик по различным приметам чуть ли не всю твою жизнь прочел. Надо найти к парню ключ, раскрыть его! Итак: примерно двадцать пять лет, скорее всего, аварец, как и Магомедов. Судя по тому, что говорит грамотно, наверняка в прошлом студент…".
Его размышления прервал Расул.
– Руки дай!
Каленин привычно протянул руки. Расул вытащил из кармана "браслеты" и, хотя его пальцы заметно дрожали, да и все тело, несмотря на лютую жару, то и дело содрогалось, словно от холода, ловко защелкнул их на запястье Беркаса…
Дальнейшее Каленин наблюдал уже не один раз. Расул торопливо отсоединил небольшой кожаный футляр, закрепленный на поясе, достал резиновый жгут и крошечный шприц. Извлек маленькую ампулу, пару раз чиркнул по ней лезвием ножа и ловко переломил. Потом наполнил шприц, привычно перехватил руку жгутом, удерживая один конец зубами, и отточенным движением сделал укол, точно попав в невидимую вену. Буквально через минуту его лицо разгладилось и обрело вполне нормальный цвет, на щеках даже проступил румянец. На лбу некоторое время держалась испарина, но потом и она исчезла.
Он, закрыв глаза, удовлетворенно прислушивался к своим ощущениям и, казалось, задремал. Минут через пять он решительным движением снял с Каленина наручники и взглянул на него спокойно, без той гримасы боли, которая только что перекашивала его лицо.
Поймав очередной вопросительный взгляд Каленина, он объяснил:
– Не думай, не наркотик. Это обезболивающее…
Он смутился, и Каленин это заметил.
– Давно в Махачкале не был? – неожиданно спросил Каленин и понял, что попал в десятку, поскольку парень слегка вздрогнул. – У меня там друзья. Правда, давно не виделись…
– Шесть лет! – глухо отозвался Расул.
– После того, как учиться уехал? – развивал успех Каленин и понял, что снова угадал.
– Точно… – приподняв брови, ответил Расул.
– А воюешь сколько?
– Пять лет… Как вы догадались про Махачкалу?
Каленин отметил, что парень автоматически перешел на "вы", демонстрируя уважение к старшему по возрасту, как принято у него на родине, и посчитал это хорошим знаком.
– У меня много знакомых из Дагестана, акцент характерный… хотя у тебя он едва заметен…Мой отец дружил с твоим великим земляком и как-то взял меня с собой на его юбилей. Правда, я был совсем маленький… Лет десять, наверное…
– Земляк – это кто? – Расул напряженно всматривался в лицо Каленина, силясь обнаружить подвох.
– Твой тезка, Расул Гамзатович Гамзатов! Я даже жену его помню, тетю Патимат. Когда Гамзатов умер, отец на похороны не смог поехать, болел. Но потом все равно съездил в Махачкалу. Ему восемьдесят три было, но он сказал, что должен другу последний раз поклониться…
– Отец жив? – осторожно спросил Расул.
– Жив. Болеет сильно… Я, когда сюда на остров собирался, позвонил ему. Сказал, что поклонюсь от него маминой родне… Мамины родственники все отсюда, из Сердца…
– А у меня все из Махачкалы… Я в "плехановке" учился. Один год. Школу с золотой медалью закончил и сразу в институт, математику на "отлично" сдал и сразу поступил.
Каленин молчал, чтобы не спугнуть хрупкое доверие, которое стало постепенно возникать между ними.
– Родители у меня уважаемые люди. Отец в пединституте историю преподавал. Он доктор наук, профессор. Мама – из семьи нашего известного композитора, Ширвани Чилаева. Слышали?
Каленин кивнул, хотя фамилия ему ничего не говорила.
– Старший брат казанское ракетное училище закончил, до полковника дослужился. Сейчас демобилизовался… Еще два брата в Москве, бизнес у них строительный…
Каленин снова ободряюще кивнул. Но Расул замолчал и снова закрыл глаза. Прошло несколько минут, и Каленин подумал, что парень уснул, но тот неожиданно заговорил:
– Вы Коран читали?
– Как тебе сказать… скорее листал.
– Что вы думаете об исламе?
Каленин смутился, чувствуя в вопросе какой-то подвох.
– Знаю, к примеру, что в Коране убийство признается грехом…
Расул скривился:
– Почему-то все русские считают необходимым напомнить мусульманам, что те якобы забыли о человеколюбии Корана. – Глаза Расула недобро полыхнули. – Вы сами православный?
Каленин смутился, поскольку и сам не знал ответа на этот вопрос.
– В церковь хожу… По праздникам…
– А судить беретесь! Ладно… Скажите, а в человеколюбии православия и христианства в целом вы как, не сомневаетесь?!
Беркас уже пожалел, что ввязался в этот опасный разговор.
– Все у вас просто! – жестко продолжил Расул. – Вы заранее решили, что мусульмане коварны и жестоки по самой природе. А это ложь!
– Может, дело в том, что вы иногда заставляете нас так думать? – осторожно заметил Каленин и кивнул в сторону пулеметов, которыми ощетинился берег.
– Глухов – не мусульманин! Здесь много тех, кто не исповедует ислам!…
Каленин хотел промолчать, но не сдержался:
– Но разве вы не противопоставляете правоверным неверных? И разве некоторые сторонники ислама не считают возможным убивать этих неверных только за то, что они не веруют в Аллаха?
Расул вскочил.
– Стыдно быть таким дремучим! В Коране неверные – это неверующие в Единого Бога! И Коран учит милосердию к ним, так как они, говоря словами вашего Христа, "не ведают, что творят"! Ясно!?
– Расул! – стараясь быть спокойнее, обратился к спутнику не на шутку встревоженный Каленин. – Вижу, ты много думал об этом. Я не готов спорить с тобой о религии на равных… Давай закончим разговор!
– Жаль! – сжал тонкие губы Расул. – Мне не с кем об этом поговорить. А я как раз и есть неверный!… То есть не верующий!…
Каленин едва удержался от удивленного возгласа. Это признание никак не вязалось с горячностью, с которой парень только что защищал ислам.
Расул помолчал и твердо добавил:
– Я был верующим, был мусульманином. Но теперь твердо знаю: Бога нет, Аллах – это выдумка!…Тора, Евангелие, Коран – это инструкции по манипуляции людьми! Маркс был прав: религия – это отрава!
Каленин пристально посмотрел в бездонные глаза своего собеседника и тихо спросил:
– Человек, который так хорошо знает религию своего народа, не мог просто так, беспричинно отречься от нее. Должно было произойти что-то… ужасное. Так?
– Вы Соборную мечеть – ту, что возле Олимпийского – знаете?
Каленин кивнул.
– Когда я в Москву приехал, меня братья туда привели, с муфтием познакомили. Он очень расстроен был, потому что в мечеть стали новые люди ходить, приезжие с Кавказа. Муфтий сказал, что идет наступление радикального ислама, что джадидизм отступает перед ваххабизмом, и это очень опасно, что "мусульманин" и "ваххабит" стали синонимами! Вы разницу понимаете?
– Думаю, да…
– …Муфтий стал собирать всех образованных мусульман – в первую очередь тех, кто осел в Москве, у кого жены русские… Он хотел, чтобы ядром верующих стали именно мы, а не те, кто с трудом объясняется по-русски и в мечеть ходит только потому, что не может в другом месте почувствовать себя человеком. Чтобы вокруг мечети собрались влиятельные люди – ученые, бизнесмены, врачи, те, кто хотел очистить ислам от ваххабитского мусора… Среди нас стали появляться молодые музыканты и артисты, которые прежде не помнили о том, что у них мусульманские корни. Муфтий проповедовал не только на татарском и арабском, но и на русском. А еще он стал наводить порядок в… – Расул задумался, подбирая слово, – в приходах, по-вашему. По сути, объявил войну имамам, которые обучались у саудитов и проповедовали агрессивный ислам.