Выбрать главу

– Да я-то все сказал. Теперь тебе слово: вот камера, вот часы… десять минут…говори, что хочешь. Свобода слова даже такой суке, как ты, дается! Давай!

Глухов потускнел еще больше.

– Ты же вопросы задавать собирался, – неуверенно произнес он, и эта вдруг возникшая неуверенность стала заметна всем.

– Да какие вопросы! – отмахнулся Дробенко. – В душе твоей поганой копаться не хочу. Там для меня все ясно! Давай, обнажайся морально! Манифест свой политический произнеси! Хочешь, к близким своим обратись или у людей прощения попроси, если сможешь! Говорю, вся страна тебя слушает! Давай, полковник, давай! Как говорится, любой каприз!

Глухов тяжело молчал. Он понял, что затеял этот прощелыга-журналист, который пришел в его логово и у которого против Глухова, казалось, не было ни одного козыря. Он ждал от этого урода вопросов, чтобы трепать его иронией, недосказанностью и многозначительностью. Или жестко отзываться: "без комментариев!" Или срезать наповал резким, как кинжальный удар, ответом: "Еще одна глупость, и я буду каждые пять минут расстреливать заложника, пока ты сам себе не сделаешь харакири…"

А что теперь? Сказать, как он их всех ненавидит – этих мерзавцев-политиков, бывших министров и президентов?… Признаться, сколько слез он выплакал, проклиная свою покатившуюся под откос жизнь?! Только придурок Дробенко все его слезы уже высушил, предупредив, что они в расчет не принимаются!

Глухов решительно поднялся.

– Раз вопросов нет, заканчивай балаган и пошли на берег. Отправлю назад, как обещал…

– Что так? – сделал удивленное лицо Дробенко. – Время есть, а тебе и сказать нечего? Впрочем, понятно! Что тут скажешь, когда без слов все ясно!

– Что тебе ясно!? – взвился Глухов.

– Да все! Тварь ты дрожащая, вот что мне ясно! Ну, что ты хочешь за жизни детишек этих невинных, за женщин беспомощных, за стариков и старух? А? Хочешь меня? Возьми!…Мало? Я за час соберу человек сто, готовых тут остаться вместо баб с ребятишками! Да что там сто! Настоящих мужиков в России завались! Забирай! А этих отпусти, будь человеком!

Глухову вдруг захотелось сделать широкий жест – мол, Каленину детей отдал и тебе еще добавлю. Но этим уже ничего не изменишь…

– Что хочу за их жизни, спрашиваешь? – хмуро произнес он. – Есть у меня ответ. Завтра получите!

– А почему не сейчас?

Глухов молча двинулся к двери.

– Постой-ка, полковник, – окликнул его Дробенко, успев перед этим что-то коротко шепнуть оператору. – Раз мы, как ты сказал, на войне, давай повоюем, сыграем на раз-два-три?! Гляди, как я могу!…- Дробенко мигнул оператору, потом резко дернул головой и театрально крикнул: – Ап!!!

Камера успела зафиксировать полет вращающегося в воздухе стакана, который от удара об пол брызнул во все стороны осколками. Последнее, что увидели телезрители на крупном плане – это отлетающий от тела "лимонки" рычаг предохранителя…

Дальше камера, видимо, упала на пол, изображение кувыркнулось, и пошел отсчет времени:

Пятьсот – раз!…

Тело Дробенко вытянулось в прыжке в струну, и он рыбкой вылетел в открытое окно. Он, не останавливаясь, трижды кувырнулся через голову и залег за каменным бордюром, где осколки его точно не могли достать…

Пятьсот – два!!

Глухов догнал в дверях оператора и вместе с ним вывалился наружу.

Пятьсот – три!!!

Ж-ж-ж-ах!!!

…Бутин непроизвольно отпрянул назад, хотя до экрана было метров шесть. Но техника успела передать в эфир яркую вспышку и короткий грохот, а потом экран погас.

Десятью минутами позже почти во всех домах огромной страны, которая, не отрываясь, смотрела этот беспрецедентный эфир, ахнул с экранов взрыв, заставив вздрогнуть миллионы людей.

… Бутин взглянул на Кротова, который на этот раз был абсолютно спокоен, и спросил:

– Вы хотите сказать, что все это пойдет на пользу делу?

– Да! – Кротов решительно кивнул. – Смотрите: Глухов завтра выдвинет какие-то требования. А до этого вряд ли станет кого-то убивать. Дробенко вывел его из себя… в хорошем смысле. День мы выиграли!

В эту секунду в его кармане заиграла мелодия мобильного телефона. Он, извинившись, быстро прижал его к уху и радостно сообщил:

– Дробенко!!!…Он жив!!! – И по инерции так же радостно добавил: -…Бьют их!…

Тут закашлялся экс-президент Фадин, не вымолвивший до этого ни слова. Все посмотрели в его сторону.

– Рано радуемся! – сипло произнес он. – Мы так и не знаем, чего они хотят и чего ждут. А это значит…

В этот момент в комнату влетел начальник личной охраны Бутина и положил перед ним короткую записку. Бутин быстро пробежал ее, посмотрел на часы и поднял глаза на присутствующих. Взгляд его ничего хорошего не предвещал.

– Теперь ясно, чего ждет Глухов, почему мямлит что-то невнятное… В Астрахани после футбольного матча начались уличные беспорядки. Разгромлено здание городского УВД, захвачено большое количество оружия. Есть сведения о вооруженных столкновениях с милицией!…Нащекин!

Директор ФСБ вскочил, застыл на пару секунд, а потом отчеканил, будто давно вынашивал предлагаемый вариант действий:

– Предлагаю наделить генерала Гирина, находящегося сейчас в области, чрезвычайными полномочиями и объединить две операции: по освобождению заложников и подавлению мятежа! Министерствам обороны и внутренних дел экстренно перебросить в Астрахань необходимые средства борьбы с уличными беспорядками и переподчинить их Гирину. Немедленно взять под контроль объекты, где могут быть организованы крупные техногенные аварии: городской водозабор, электростанции, мосты, аэропорт…

– И вот что, – добавил Бутин, обращаясь к Богомолову. – Срочно собрать Совет Федерации и оформить все решения… ну, вы понимаете, что я имею в виду.

Тот подавленно кивнул.

Бутин хотел сказать что-то еще, но промолчал, и все неожиданно явственно увидели, что лидер страны глубоко встревожен и подбирает какие-то самые важные слова, без которых не может встать и покинуть совещание. Но, видимо, слов таких не нашлось. Кулак его угрожающе резко двинулся к столу, однако застыл в миллиметре от поверхности.

– Всем работать.

Падение Астрахани

Незадолго до скандального дробенковского эфира на центральном стадионе Астрахани закончился футбольный матч между местным "Волгарем" и командой "Содовик" из башкирского города Стерлитамак. Причем закончился весьма неожиданным образом.

Как этот злополучный матч вообще не отменили, учитывая, что всего в ста километрах отсюда идет настоящая война и захвачены заложники – никто потом объяснить не смог. Но какому-то местному умнику показалось что надо, мол, людей отвлечь от грустных дум! И футбол для этого – самое подходящее средство…

А так-то – ну, провели бы неделей позже. На положение команд в чемпионате результат совершенно не влиял. Обе располагались в середине турнирной таблицы и никаких шансов выбраться в Премьер-лигу не имели. Выиграй та или другая – обе остались бы ровно на прежнем месте. Значит, и воевать не за что!

Тем не менее, за минуту до окончания матча защитник астраханцев в безобидной ситуации прервал атаку гостей подножкой в собственной штрафной площадке, за что был назначен абсолютно справедливый пенальти, который гости хладнокровно реализовали…

Стадион охнул, стих на мгновение, а затем взорвался единым яростным воем, распаляемый тем, что судья не только решительно показал на центр, но и почти сразу же дал сигнал к окончанию матча. После этого вопли разъяренных болельщиков достигли апогея. На поле полетели бутылки и обломки от пластиковых кресел, а потом будто что-то лопнуло в зрительских рядах, и одна из трибун, торцевая, где самые дешевые билеты, покатилась бесформенной полуголой человеческой массой на поле.

Несколько тысяч человек, вооружаясь подручными средствами, неслись на сбившуюся к центру поля горстку футболистов, которые совсем не понимали того, что сейчас может произойти.

Беда еще в том, что милиции на этом матче было раза в три меньше обычного – основные силы находились на берегу, напротив острова. А те, что были, вроде бы и двинулись наперерез толпе. Но совсем не активно, не осознавая потаенную ярость атакующих. И были в первые же секунды сметены, а затем буквально растворились в шквале человеческих тел, теряя оружие, резиновые дубинки и форму. Избитые милиционеры становились точно такими же, как все остальные участники бойни: полуголыми, окровавленными и обезумевшими от жестоких побоев и унизительной беспомощности перед грубой силой.