Теперь он неподвижно лежал с переломанными шейными позвонками и смятым, как консервная банка, теменем.
– Как докладывать будем? – растерянно спросил Алькеев, вернувшись через минуту к столу и смущенно поглядывая на Баркова.
– Как хотите! – мрачно ответил тот, еще не веря, что вся эта история закончилась так нелепо.
– Ну, хорошо, попробую… Капитан! – позвал подполковник, тщательно убирая со стола бумаги. -…Тут такое дело, Герасименко: сбежать этот гад хотел. В окно выпрыгнул, да не рассчитал. Составьте рапорт, как положено. Я подпишу. Не доглядели мы…
Особенности национальной символики
По дороге из Астрахани, в вертолете, Барков пытался хоть ненадолго отключиться, но это ему никак не удавалось. Как только он закрывал глаза, перед ним в деталях возникала сцена, участником которой он стал на выходе из здания железнодорожного вокзала.
– Володя! – хрипло окликнул его грязный сморщенный мужичок, от которого даже на расстоянии разило алкоголем и давно немытым телом.
Барков сначала не понял, что обращаются к нему, и двинулся было дальше. Сопровождавшие полковника бойцы стали аккуратно отодвигать мужичка, но тот настойчиво повторял:
– Володя! Барков!…Не узнаешь?
Он развернулся, цепко всмотрелся в сморщенное лицо убогого, дурно пахнущего и одетого в рванину человека, думая, что впервые видит этого бомжа. А тот улыбнулся абсолютно беззубым ртом и произнес:
– Луанда, 1991 год, лейтенант-переводчик Жадаркин…вспомнил?
– Жадаркин!? Коля?! – Барков развернул могучие плечи и бросился к боевому товарищу, с которым бок о бок отслужил три года в Анголе. Правда, как вспомнил Барков, парень был тогда на два года его моложе, а теперь выглядел на все семьдесят…
Бомж решительно отстранился.
– Это… – он замялся, проглатывая слюну, будто ему было трудно говорить, закашлялся и повторил: – Это… дай немного денег. Рублей двести. Если не похмелюсь, до утра не дотяну!… И… не смотри на меня так! Дай денег и все! И не спрашивай, просто помоги! Есть же у тебя две сотки… или вон у них… – бомж кивнул на стоящих возле Баркова вооруженных мужчин.
– Сержант! – Барков подозвал молодого парня. – Там, в "УАЗике", в моей сумке есть бутылка коньяка…Быстро сюда!
Потом он достал из кармана портмоне и, не открывая, протянул боевому товарищу, которого по-прежнему не узнавал: не было даже намека на сходство с тем Жадаркиным. -…Коля! Может, все-таки скажешь, как…
– Брось, Володя! – оборвал тот, пряча трясущимися руками портмоне в недра мятого пиджака неопределенного цвета. – За коньяк спасибо…
– Да постой ты! Давай со мной… Я помогу… Можно же…
– Нельзя! – покачал головой тот. – Не пойду я с тобой!
– Почему? – искренне удивился Барков.
– Мало меня менты по почкам лупили?! – неожиданно огрызнулся Жадаркин.
– …Я же друг тебе, Коля! – растерялся Барков. – Мы же с тобой…
– Брось! – Жадаркин демонстративно сплюнул под ноги. – Чужие мы теперь! Ни хрена ты не понимаешь! Гляди, что в городе случилось! Когда бандюки вам тут рожу чистили, никто на вашу защиту не встал! Никто!!! Каждый сам за себя, и никто за власть! А знаешь, почему?
Жадаркин тяжело закашлялся и пояснил, грозя корявым пальцем:
– Власть, Вова, она есть физическое уродство, вроде лишней хромосомы! Она от дьявола! Поэтому мне с тобой идти некуда!…А коньячку щас выпью за твое здоровье!…Благодетель, блин!
Бомж весело и зло сверкнул глазами, и стало ясно, что никогда бы он не обратился за помощью к бывшему сослуживцу, если бы не изматывающее похмелье.
Гирин слушал доклад Баркова молча, разглядывая в бинокль остров, и по его лицу было видно, что он пребывает не в лучшем настроении. Он ожидал результатов работы передовой группы боевых пловцов, в задачу которой входило разблокировать вход в графское подземелье.
Один только раз за все время генерал обернулся и внимательно посмотрел на Баркова, когда тот, ничего не скрывая, рассказал о выпрыгнувшем из окна Хартаеве. Потом опять уставился в бинокль.
– Доклад закончен, товарищ генерал! – пробасил Барков.
– Я так понимаю, больше всего вас зацепили не действия бандитов, а слова вашего бывшего боевого товарища, так?
– Так! – нехотя согласился Барков.
– Глупости! – отрезал Гирин. – Люди не обязаны власть любить. И тем более защищать. Наоборот, это власть должна обеспечивать их безопасность!
– Да понятно… Я вот о чем: может, власть наша пока не стала…праведной, что ли? И коли этого не случилось, люди при каждом удобном случае демонстрируют свое полное к ней равнодушие!
– Эк, куда ты хватил! – генерал оторвался от бинокля. – Праведная власть… Это, брат, серьезно! Где же ты такую власть видел?
– А Шарпей? Вы о нем всегда хорошо отзывались! И о Бутине тоже!
– Коля твой не с Шарпеем дело имел, не от него по почкам огреб! И в бомжи попал не их заботами! Власть – она большая и разная. И чаще всего мурло у нее гнусное и вороватое! И обязательно высокомерное! Тут твой приятель прав! Знаешь, почему столько дури у нас? Почему чинуши ерунду порют, когда и первокласснику ясно, что надо делать – а они все наоборот, все через…?!
– Ну?
– Слишком они уверены в собственной непогрешимости!…Знаю я парочку таких наглецов в Кремле! А ошибутся – ну и наплевать! Сами же себя поправят, если надо! Власть-то – вот она, тут, в кармане! А страна – как полигон, на котором испытания проводятся. А сверху этот кремлевский клерк, которому все позволено! Вивисектор гребаный!
Барков опешил. Таких резких выражений от Гирина, который в политику не лез и вообще слыл человеком осторожным, он не ожидал. Похоже, тема задела генерала всерьез.
– Вот тебе пример, – азартно продолжил тот. – Недавно они затеяли шоу: какое имя надо присвоить России! Ну скажи, зачем? Кому это в башку пришло? Двадцати лет не прошло, как совсем другим богам в стране поклонялись! Мы все еще "белые" и "красные", никуда это не делось!
Барков смотрел на распалившегося начальника, все больше удивляясь.
– Я спрашиваю, зачем было гусей дразнить и пытаться какое-то объединяющее имя России придумывать? Может, их народ об этом попросил? – Гирин хмыкнул.- Нет, народ не просил, мы с тобой не просили! Только на нас им плевать! В том еще беда, Володя, что люди они в основном совсем неглупые и образованные. Бабеля от Бебеля запросто отличают! Но искренне полагают, что власть дает еще и монополию на истину!… И вот это свое понимание мира, навеянное всего-навсего креслом, которое они временно занимают, эти прощелыги навязывают всем нам!
– Это вы про эксперимент с именем России?
– Да это так, пример… Просто на нем видно все уж больно отчетливо! – Гирин нервно обернулся. – Из ФСБ куча записок на эту тему в Кремль ушла! Мы говорили, не балуйте с историей – это опаснее, чем спички на пороховой бочке зажигать! Не послушали! В итоге, как мы и прогнозировали, с колоссальным отрывом стал побеждать Сталин! Вот тогда организаторы мероприятия сразу обделались! Президенту же победные реляции надо слать. А тут – диктатор во всей красе! Нельзя же Сталина лицом новой демократической России объявить! Пришлось им, естественно, данные опросов фальсифицировать, а заодно гадать, кого половчее в герои подсунуть…
– Если честно, не вижу тут особого греха, товарищ генерал. Сталин, конечно, не годится. Но можно же кого-то в нашей тысячелетней истории подобрать, чтобы всех устраивал…
– Шустрый ты… Кого, например? – ощетинился Гирин.
– Ну… не знаю. Суворов, скажем!
– Ай, молодец! Ты, Володя, размышляешь точно как эти… экспериментаторы. Они Суворова "померили" при помощи социологов. Но не прошел генералиссимус! Спросишь, почему? Оказывается, жива память народная! А в памяти той записано, что вовсе не генерал Михельсон, как нам врали, а самолично граф Александр Васильевич Суворов-Рымникский разгромил народного любимца Емельку Пугачева, повязал и привез в клетке на лютую казнь! И разбойника Пугачева, по этой социологии, чтят в народе ничуть не меньше твоего Суворова. А это что значит? Любит народ своих обласканных литературой кровавых бандитов. Уже потому, что наперекор власти шли! Прав твой спившийся товарищ: в России власть не в почете!