Расставленные ровными рядами армейские палатки не спасали от дневного зноя — температура поднималась до тридцати пяти по Цельсию изо дня в день, держась на одном уровне уже много лет. Столько, сколько здесь существуют человеческие поселения.
Местные сорта древесины или были слишком плотными, вроде свитении или гевеи, или рыхлыми. Зато внизу, под плоскогорьем, давно уже обнаружили запасы глины, пригодной для изготовления кирпичей, и первое человеческое поселение, раскинувшееся в километре от портала, подставляло стены домов, выкрашенные белой краской, местному солнцу.
Звезда каждый день посылала по десять-двенадцать киловатт-час на квадратный метр, панели могли отдать потребителю только половину, но и этого хватало с лихвой. На площадке в семи километрах от портала солнечные батареи собирали энергию и отдавали аккумуляторам. Оттуда энергия шла на насосы, качающие воду, и на генератор водорода, установленный на безопасном расстоянии. Проложенный трубопровод литр за литром качал газ в латексные шары, военные, сменяя друг друга по двое, подцепляли к шарам метеоустройства, камеры, коротковолновые передатчики и прочее оборудование. В день удавалось запускать до тысячи штук. Не было такой точки на планете, куда бы за этот год не проникли зонды.
Люди знали о планете почти всё, куда движутся морские течения, с какой скоростью дуют ветра, как изменяется температура от полюсов до экватора. Нашли десятки тысяч небольших островков, разбросанных по океану, из них сотни достигали размеров Сицилии. Но не обнаружили ни одного континента.
Людям повезло, они оказались на самом большом острове на этой планете.
12 августа 334 года от Разделения, четверг
Сидаже Фундо (Нижний город), Парадизо
На Земле, откуда все люди родом, Соль бело-жёлтый, очевидцев в живых не осталось, но старые фильмы не врут. Здесь его собрат почти белый, с темными пятнами красноватого цвета, похожими на перистые облака. Прямо на него, пока нет внутренней защиты, без специальных фильтров смотреть не рекомендуется, и долго оставаться под прямыми лучами без одежды — тоже. Тело через какое-то время покрывается волдырями, которые потом держатся сутки, не меньше. Минимум тридцать часов. С каждым разом этих волдырей всё больше и больше, а потом и весь организм в разнос идёт, сначала отказывает печень, потом почки, образуются тромбы в лёгких. Поэтому маленьких детей в светлое время на улицу не выпускают, зато потом, когда биохимический имплантат приживётся, за уши оттуда не утянешь.
Правда, везёт не всем, у некоторых имплантаты не приживаются, и им приходится всю жизнь приноравливаться, чтобы не обгореть и не ослепнуть, приходится самим приводить себя в порядок, используя врождённые способности организма. Если они есть.
Молодой парень, белобрысый, с прямым носом и тёмными, почти чёрными глазами, соскочил с кровати и с недовольством посмотрел на пробивающиеся через жалюзи первые лучи восходящего солнца. С ещё большим недовольством — на пластинку телефона, валяющуюся на тумбочке. Зато россыпь чёрных волос на подушке заметно улучшила настроение.
— Успею или не успею? — бормотал он, натягивая джинсы. — Как же её зовут, только бы вспомнить.
Одна штанина запуталась, он чуть не грохнулся на пол. В последний момент вывернулся, и упал-таки на кровать, чмокнул спящую в макушку.
— Завтрак, милая?
— Только кофе, — пробормотала девушка сонно, выглядывая из-под одеяла. На вид ей было лет двадцать пять — тридцать, пронзительно синие глаза в проникших в комнату лучах тускло блестели, она зевнула. — Сколько сейчас?
— Семь.
— Чёрт, чёрт, чёрт, я опаздываю, — можно было бы предположить, что девушка вскочит, и начнёт собираться, но нет, только одеяло откинула, обнажившись до пояса. На левой груди у неё был небольшой шрам. — Смена через полтора часа. Тащи кофе, bebe, иначе меня выгонят. И пошевеливайся, хватит на мои сиськи пялиться.
— Уверена? — парень провёл пальцем по её груди. — Может, поваляемся ещё немного?
— Бегом! Чёрный, без молока и сахара. И ещё, Поль…
— Что, дорогая?
— Когда вернёшься, обязательно вспомни, как меня зовут.
Справившись со злосчастной штаниной, парень, которого как только не называли — и Пабло, и Полом, и Павлом, и Паулу, и даже как сейчас — Полем, ринулся на крохотную кухоньку, засыпал зёрна в кофемашину, и мужественно нажал зелёную кнопку. Нижний город кишел всякими народностями, цеплявшимися за национальную идентичность, в том числе за привычные имена, но с каждым поколением метисов становилось всё больше, и ценность изначальных языков угасала.