Выбрать главу

А тем временем старики идут всё дальше и дальше. Путь в город неблизкий. Через одну гору надо перейти, через вторую перевалить, а третья в облаках скрылась.

Высмотрел Аманодзяку дедушку с бабушкой своими совиными глазами. Ухо наставил, слушает, о чем они толкуют между собой.

— Купим для Урико-химэко красное платье, — говорит старик.

— А еще узорный платочек. И сластей разных, — говорит старуха.

Облизнулся Аманодзяку. Как бы ему перехитрить стариков, забрать себе все гостинцы?

Побежал Аманодзяку к хижине и начал стучать в дверь одним пальцем: тук-тук-тук…

Тихо-тихо, сладко-сладко заговорил Аманодзяку, словно лесной ручеёк:

— Урико-химэко, открой дверь. Я тебе принёс вкусных груш.

— Не надо мне груш, не отопру дверей. Бабушка с дедушкой не велели чужих в дом пускать.

Аманодзяку застучал чуть погромче: тук-тук-тук… И начал просить, словно голубь воркует:

— Урико-химэко, Урико-химэко, я тебе моток пряжи принёс, тоньше паутины, белее снега. Хочешь покажу?..

Тук-тук-тук…

— Приоткрой дверь хоть на один ноготок.

— Покажи пряжу. Нет, не вижу ничего.

Тук-тук-тук…

— Приоткрой дверь хоть на палец, увидишь.

Открыла Урико-химэко дверь чуть пошире.

Тук-тук-тук.

— Позволь мне хоть голову просунуть! — заревел Аманодзяку, словно медведь.

Испугалась Урико-химэко, выпустила дверь из рук.

Как вихрь ворвался Аманодзяку в хижину. Косматый, мохнатый, рот до ушей, совиные глаза, длинные когти.

— А-а, моя взяла! Теперь я здесь останусь, мне привезут дедушка с бабушкой гостинцы из города.

Схватил он Урико-химэко, взвалил на плечи и унёс в горы. А там крепкой верёвкой привязал её к вершине сосны.

— Здесь тебя никто не услышит.

Плачет Урико-химэко горькими слезами, зовет на помощь.

А хитрый Аманодзяку повязал платочком свою косматую, лохматую голову и сел за ткацкий станок.

«Теперь, — думает он, — так я стал похож на Урико-химэко, никто не отличит. Отдадут мне старики все гостинцы…»

Стучит ткацкий станок как попало, словно о камни спотыкается:

Додабата́н, додабат́ан, Дотяра́й, батяра́й.

— Испортил Аманодзяку мой узор, — плачет на дереве Урико-химэко. — Все нити порвал и спутал. Дедушка! Бабушка!

Услышали птицы, встревожились. Коршун над сосной кружит, вороны с криком на ветки садятся, петух крыльями хлопает.

Но вот вернулись старики. Остановилась бабушка перед дверью:

— Ткацкий станок словно бы разладился. Неровно он стучит, не по-прежнему.

Тук-тук-тук…

— Открой нам дверь, Урико-химэко.

— А гостинцы принесли? — откликнулся Аманодзяку.

Ещё больше встревожилась старуха:

— Охрипла наша девочка, уж не простудилась ли?

— Почему так птицы кричат? — прислушался старик.

Но тут Аманодзяку распахнул дверь настежь.

Видит он, стоят перед ним старики, смотрят на него во все глаза, рты раскрыли.

Вдруг старик затопал ногами, замахал руками.

— Кукареку! Кукареку!

От испуга задрожал Аманодзяку, подпрыгнул. Что такое, отчего старик петушиным голосом кричит «кукареку»? Привык Аманодзяку всех передразнивать. Вот и сейчас, сам того не желая, тоже стал кричать:

— Кукареку! Кукареку!

А старуха всплеснула: руками.

— Кар-р, кар-р, кар-р!

Еще больше испугался Аманодзяку, что такое? Отчего старуха каркает, как ворона? От страха у него всё в голове спуталось. Завопил и он:

— Кар-р, кар-р, кар-р…

Бросились старики на Аманодзяку:

— Пироро, пироро, пироро!

Отчего старик кричит, как коршун?

— Пироро, пироро, пироро! — вопит Аманодзяку. — Кар-р, кар-р, пироро, кукареку!

Невдомек ему, глупому чудовищу, что это птицы кричат, подняли во дворе переполох. Старики-то от неожиданности словно онемели, словно языка лишились, молча гонят Аманодзяку: старуха метлой, а старик — бамбуковым шестом.

Бросился Аманодзяку бежать.

А птицы на него налетают сверху, клюют, бьют крыльями…

— Где наша Урико-химэко? — плачут старики. — Где, где она? Жива ли?

— Жива, жива! — отвечают воробьи. — Жива, жива!

— Украли! — галдят вороны. — Украли, украли!

— Вон куда-куда-куда её унесли! — бежит петух к высокой сосне, подпрыгивает, через ямы перелетает, дорогу показывает.

— Дедушка, дедушка, я здесь, сними меня! — просит Урико-химэко.

Полез старик на дерево, отвязал Урико-химэко, привёл её домой.

То-то радости было!

Получила Урико-химэко подарки. Нарядилась и стала краше прежней.

Никогда больше не приходил злой Аманодзяку. Только иногда слышала Урико-химэко, как кричит он далеко в горах:

— Кар-р-кар-р, кукареку, пироро!

Кикобататон, Каран-корон.

Всех передразнивает Аманодзяку. Говорит чужим голосом, а свой потерял.

И теперь зовут его: горное эхо.

БОБ, КОТОРЫЙ УМЕЛ ПЕТЬ ПЕСНИ[16]

Китайская народная сказка

 В одной деревне жили отец и его сын А-ту. Они обрабатывали своё маленькое поле — тем и кормились.

Ещё только светать начнёт, а они уже в поле работают, головы не поднимают, спины не разгибают. И всё же не было у них достатка.

Отец был стар, А-ту — слишком мал. Мотыга, которой он работал, была пожалуй, в три раза больше его самого.

Вот как-то поспели у них на поле бобы. А-ту нарвал, к обеду стручков и, усевшись на пороге дома, стал их чистить. Чистил и напевал:

— Синие, зелёные, красные бобы! Ай-я, ай-я, красные бобы!

Вдруг чей-то голос сказал:

— Не бывает красных бобов.

А-ту поднял голову — никого. По сторонам посмотрел — тоже никого. Обернулся, в дом заглянул — и там никого.

«Хэ, это мне послышалось», — подумал он и снова принялся за стручки.

— Ай-я, ай-я, синие бобы! Ай-я, ай-я, красные бобы! — запел он.

— Не бывает красных бобов, — ещё яснее, чем в первый раз, прозвучал тот же голос.

Страшно удивился А-ту. Опять посмотрел по сторонам, опять заглянул в дверь, не спрятался ли там кто-нибудь, но никого не было.

— Странно, кто же это говорит?

— Это Доу-эр-боб, — услышал А-ту.

— Где же ты? — спросил А-ту.

— Здесь, в самом большом стручке.

А-ту поспешно отыскал самый большой стручок и только хотел его расщепить, как он сам треснул и раскрылся и оттуда выпрыгнул маленький человечек. От макушки до подошв в нём было не больше одного цуня. А цунь, вы знаете, не больше маленького мизинчика. Кожица его была белой, как снег, а всё остальное было зелёным: зелёные волосики на голове, зелёные брови и ресницы и даже бусинки глаз зелёные. На нём была зелёная одежда и такие же зелёные туфельки.

А-ту даже подпрыгнул от испуга: в первый раз увидел он чудо! Но потом завёл разговор:

— Ты так и живёшь в стручке?

— Да, — ответил боб. — Я всегда живу в самом большом стручке.

— А что ты там делаешь?

— Пою песни.

А-ту очень обрадовался и сказал:

— Как хорошо! Я очень люблю, когда поют. Вот я буду чистить, стручки, а ты мне пой.

И он начал отбирать стручки, а боб запел:

Очистишь стручки, поджаришь бобы. Кушай на здоровье сладкие бобы!

Как только боб запел, А-ту почувствовал в себе необыкновенную силу, пальцы его весело затанцевали, и корзина вмиг наполнилась очищенными бобами.

вернуться

16

Китайская народная сказка в переводе и обработке А. Клышко.