Всех будет кончать и себя тоже. И сразу в этой чертовой палатке началась стрельба, – пересказал Феофанов донесение командира спецназа.
– Сколько убитых?
– Да нисколько, ребята подоспели мгновенно.
Белоконь не пытался втереть начальнику очки. Но чем выше по инстанциям, тем сильней искушение приукрасить истину.
– Прямо так уж и вовремя? Что он там, с закрытыми глазами палил? Это смертник был, отморозок. Главарь его на то и рассчитывал… «Винты» должны быть с минуты на минуту. Но ответственность на тебе, общее руководство с тебя никто не снимает. Я бы советовал самому вылететь на место. Потому как дело не доведено до конца.
– Вы что, сдурели совсем? – накинулась Вероника на спецназовца. – Если б не он, вы бы сидели на том берегу, а мы бы здесь – между жизнью и смертью. А теперь перекрутили с ног на голову, чуть ли не в сообщники записали.
– Проверят и разберутся.
– Знаем, как вы там у себя проверяете.
– В натуре, товарищ военный, – пробормотал из воды все слышавший Воробей. – Это ж Илларион, он до сих пор в наручниках сидел.
Скорей любого другого из нас в сообщники записать можно.
– А сейчас где наручники? Откуда у него бронежилет? – убежденность спецназовца слегка поколебалась, но приказ командира все еще довлел над «свидетельскими показаниями».
Высокая сосна, красивее других вымахавшая среди прибрежных камней, резко качнулась от порыва ветра. В отличие от деревьев, отстоящих дальше от воды, корни ее плохо были укоренены в почве, огонь спалил их быстрее и лишил дерево опоры.
Падая, сосна предсмертно вспыхнула еще раз.
Стояла она не так уж близко, но дымящаяся верхушка, описывая дугу летела как будто прямо сюда, на место, где стояли спецназовец и Вероника с Забродовым. Боец непроизвольно отпрянул, стараясь не выпускать из виду широкую спину.
Но тут ствол ударился оземь и вихрь мелкого пепла дунул ему в лицо.
В этом вихре спина «главаря» пропала, будто и не было ее совсем рядом, в двух шагах.
– Ах ты, гад! – дернулся с места спецназовец. – Куда он, кто видел…
Впрочем, на ответ он особо не рассчитывал.
Заметался, полоснул очередью в ту сторону, где видимость была наихудшей, и помчался, топая ботинками на толстой подошве…
– Отстань, по-хорошему прошу, – просил тем временем Забродов некстати прилепившуюся Веронику.
– Пристрелят тебя. Видел, сколько их здесь?
Оба лежали в черных, дотла сожженных кустах. Хрупкие ветви тут же рассыпались в труху при первом же прикосновении. При свете солнца или в направленном луче фонарика кусты могли укрыть в такой же степени, как и ячеистая рыбацкая сеть. Но сейчас, в темноте невозможное оказалось возможным.
– Одному в любом случае оторваться легче.
– Сделаем вид, что я твоя заложница. Может, побоятся сразу стрелять.
– На, надень по крайней мере, – Забродов стянул бронежилет.
– Я в нем как чучело.
– Успокойся, тебя больше не снимают. И женихи тебя сейчас не видят.
– Откуда ты…
Забродов хотел воспользоваться моментом и исчезнуть, пока она будет поправлять на себе жилет. Но Вероника среагировала – не так как реагируют обученные, натренированные бойцы.
Еще быстрее – женской, ни с чем другим не сравнимой интуицией.
Обхватила Иллариона за пояс, уткнулась лицом в живот с поперечными складками мышц.
– Тебя убьют…
Он мог, конечно, уйти. Но хорошо знал женское упрямство. Если уж женщина вбила себе в голову спасти мужчину – неважно от наркотиков или водки, от одиночества или от пули – она не отступится.
«Ну, свалю я от нее. А если потом начнет метаться по лесу? В дыму ведь задохнется или под пулю угодит!»
– Сейчас привяжу тебя к дереву, будешь знать.
«Привязал бы, взял бы грех на душу ради ее безопасности. Но где привязать, к чему? Стволы прогорают внутри, они уже непрочные. Любой может обрушиться, сделать ее калекой. И опять же этот дым, выедающий глаза, – чем дальше, тем его больше, в лучшем случае к утру разойдется чуть-чуть».
– Не привяжешь, я кусаться начну. Даже если ударишь, ничего это не изменит.
«Так уж прямо не изменит, – мысленно усмехнулся Забродов Вероникиной наивности. – Что она подразумевает под словом „ударить“? Пощечину?»
– Ладно, пошли.
Уцепилась обеими руками за его широкое запястье. Чумазая, перепачканная с головы до ног, но глаза блестят из-под челки счастьем. Русскую женщину хлебом не корми, только позволь самоотверженно кого-нибудь спасать.
– Пригнись, прячь голову. Ты мне в десять раз усложняешь задачу.
«Бесполезно. Она будет кивать и держаться еще крепче. Нашла себе смысл жизни на ближайшее время!»
Сквозь дымную пелену пламя выглядело не таким ярким, будто полыхало за экраном из матового стекла. Остров горел неравномерно, кусками.