В дверь отрывисто постучали, отодвинули засов и приоткрыли створку.
— Мисс Апшелл? — Это был Перегрин Хиггс. — Капитан попросил проведать вас.
— Я здесь, — слабо проговорила Ева, когда мистер Хиггс вошел в каюту.
Вода потоками стекала с его штормовки. Он задул масляную лампу, которая раскачивалась под низкой балкой. Они оказались почти в полной темноте, только сквозь ставни пробивался тошнотворно-зеленый фосфоресцирующий свет.
— Капитан приказал погасить все лампы, без которых можно обойтись, — объяснил Хиггс, опускаясь перед Евой на колени. Он стянул с койки одеяло и укрыл им женщину. — Очень мудро с вашей стороны. На полу безопаснее.
«Значит, нам грозит опасность?» — подумала Ева. Корабль стенал, как женщина при родах.
— О таком крепком корабле, как «Сьюзен Белл», мечтает любой моряк. А насосы качают воду из трюма гораздо быстрее, чем она пребывает, — сказал он ровным, успокаивающим тоном.
Ева подивилась его спокойствию и тому, что он не заикается перед лицом катастрофы. Когда села на риф «Молли Харпер», матросы ругались и кричали от страха. Если опасность давала человеку возможность проявить свою истинную натуру, то мистер Хиггс, похоже, был отлит из чистого золота.
— Ужина, боюсь, не будет, — сказал он. — Повара укачало, как зеленого салагу.
— В ужине нет нужды.
При мысли о еде у Евы опять скрутило живот.
— Нужно только дождаться, когда шторм себя исчерпает.
— Так с командой все в порядке?
«Молли Харпер» потеряла одного моряка — его смыло за борт еще до того, как судно напоролось на риф.
— Да — капитан приказал, чтобы все спустились под палубу и наглухо задраили люки.
— Но где тогда Николас? — спросила Ева, забывая, что не должна называть капитана по имени в присутствии его первого помощника.
Перегрин помолчал несколько секунд.
— Он привязал себя к штурвалу.
Глава 17
Ева не разговаривала с Богом с тех пор, как пережила порку. Ах да, она наскоро пробормотала молитву, когда увидела акулу, но все произошло так быстро, что это не стоило брать в расчет. Она посещала церковные службы, когда требовалось, потому что «так принято». До того страшного дня, когда ее унизили и заклеймили, Ева всегда полагалась на себя, а не уповала на божественное вмешательство. Она считала слабостью ждать помощи свыше, если вполне могла сама себе помочь.
А после того как ее признали виновной, ей было нечего сказать Богу, который допустил, чтобы невинную молодую женщину подвергли боли и унижению.
Теперь у нее было множество тем для разговора с Богом.
После того как мистер Хиггс оставил Еву в темноте и запер снаружи, ей не оставалось ничего другого, кроме как сесть на корточки и молиться.
Ева молилась за людей, которые качали воду из трюма. Каждый раз, когда корабль вздымался на волнах, она молилась, чтобы «Сьюзен Белл» не стала килем вверх. Она молилась за собственную душу, признавая, что та не настолько невинна, как ей хотелось бы.
Но жарче всего она молилась за человека, привязанного к штурвалу.
Сидя в темноте, Ева умоляла Бога сохранить Нику жизнь. Да, из-за его ослиного упрямства они оказались в этой ужасной ситуации, но его же сила и отвага могли всех их спасти.
Ева изливала свои страхи. Она просила смилостивиться над Николасом, надеясь, что Господь слышит ее. Ева не представляла, как он вообще может заметить ее, если она сама с трудом различает свой голос в шуме моря, реве ветра и страшном скрипе корабельного шпангоута[20].
Она боялась, что «Сьюзен Белл» в любой момент разлетится на щепки.
Когда волны омывали закрытые ставнями окна, Ева задерживала дыхание, думая, не делает ли того же Николас. Или его тело безжизненно свисает со штурвала?
Перед невидящим взором Евы мелькали дюжины образов Николаса Скотта — задумчивого, вожделеющего, смеющегося, охваченного гневом, учтивого, опасного, смелого до безрассудства. Во всех случаях он потешался над ней и советовал испробовать его восхитительный сорт безумия.
А теперь он из последних сил старался спасти жизнь ей и членам команды.
— Пощади его, Господи! — бормотала Ева, слабея с каждой минутой. Она скрутилась в клубочек, прижав колени к груди. Время растягивалось и сжималось, и вот она уже мерила его только новым ударом волны, новым вздохом, новым глухо отдающимся в ушах ударом сердца. — Спаси ему жизнь! — шептала она хриплым от бесконечной мольбы голосом. — Спаси Николаса Скотта… потому что… потому что… я люблю его.