— Опять ссоришься с Билли? — спросил я кургуара. — Пошел вон.
Дракон задом пополз из-под скутера.
Капитан Бонс повернулся ко мне.
— Этот твой полицейский, — спросил он с хрипами и присвистом, — уже тю-тю?
— Тю-тю, — подтвердил я. — Но с Гарри легко связаться…
— На хрена мне безмозглый Гарри, — перебил Бонс, клокоча горлом. — Мне нужен Данс. К фифе своей собрался? Ну, поезжай, поезжай. — Напоследок погрозив Дракону кулаком, капитан заковылял ко входу в гостиницу.
Кургуар повернулся к нему кормой и поскреб землю задними лапами, выражая космолетчику презрение.
— Невоспитанная тварь, — сказал я и прикусил язык: не принял бы это Бонс на свой счет. Ну так и есть: услышал и что-то забурчал себе под нос.
До чего все стали нервные, пока я отсутствовал…
Поместье Трелони стояло… нет, пожалуй, раскинулось… или еще лучше — громоздилось на берегу Жемчужной лагуны. Красивейшее место было испорчено бездарным архитектором: на обширном участке свели лес, сровняли голубовато-белые дюны и возвели нелепое, кричащее о богатстве своих владельцев сооружение. Как будто собрали по разным планетам несколько дворцов, свалили их в кучу и кое-как скрепили воздушными мостиками и галереями. Разве что парк вокруг интересный: ни одного растения с Энглеланда, только диковинные инопланетные гости. Каприз миссис Трелони, за который бедный (то есть, очень богатый, но порядком затюканный) сквайр расплачивался, кряхтя и сетуя на жизнь.
По широкой дороге я подъезжал к белокаменным воротам. На их высокой арке жил прилипал: не то животное, не то растение, похожее на отвратительный бурый нарост. С той поры, как я видел его в последний раз, прилипал порядком разросся и свесил вниз парочку тонких хвостов — или плетей, если он все-таки растение. Хвосты закручивались штопором и выглядели опасно острыми на концах.
Из-за рощицы огненных деревьев — пышущих жаром, с ослепительно-красными листьями — вынырнул маленький глайдер. Он лихо пролетел под аркой ворот, сбив оба прилипаловых хвоста, и спикировал на дорогу прямо перед моим скутером.
Из глайдера выскочило существо с фигурой человека в охотничьем костюме и с серебристой мордой снежного рысюка. Короткая шерстка поблескивала морозным инеем, чуткий звериный нос трепетал от дыхания. Светлые прямые волосы были прихвачены ремешком, который едва держался на покатом рысючьем лбу.
Я откинул колпак скутера.
— Привет, — сказал человек-рысюк, поправляя ремешок и глядя на меня прозрачными зеленоватыми глазами. — Я твой друг Том Редрут.
— Неужели? — усмехнулся я.
— Точно тебе говорю. — Клыкастая пасть приоткрылась в улыбке. Том Редрут протянул мне обе руки и, когда я протянул навстречу свои, с чувством их пожал. — С возвращением!
Руки у него были молодые и крепкие, голос звонкий, а его настоящего лица я никогда не видел. На людях Том появлялся в масках из биопласта, пугая гостей сквайра кривым клювом драчливой соньки, поражая приятельниц Лайны красотой сказочного принца, или, как сейчас, удивляя чужих мордой хищного зверя. Встречал я Тома редко, другом моим он не был, и вообще непонятно, чем он занимался в поместье Трелони. Я бы сказал, что Редрут — придворный шут.
Он небрежно облокотился о мой скутер.
— Ответь, друг мой Джим: куда путь держишь?
— В поместье, — сообщил я очевидное.
Черный рысючий нос пару раз дернулся, и Том обронил:
— Ты нынче в немилости.
— Что так?
Он вдруг нагнулся, и серебристая морда оказалась у самого моего лица.
— Извини меня, но ты — продажный егерь и пособник убийц, — тихо проговорил Том. — В правительстве готовится закон, что Птицы — национальное достояние Энглеланда, а ты помог сие достояние спереть.
— Ты в это веришь?
— Я-то нет. Но прочие убеждены. Миссис Трелони подогревает страсти. И еще с этими деньгами, которые ты получил… Да, друг мой Джим, угодил ты в переплет.
— А что Лайна?
— С ней сам потолкуешь, — неожиданно сухо отозвался Том. Его глаза остановились на букете, лежавшем на сидении рядом со мной. Том почесал за ухом; прикрытые волосами уши были человеческие. — Послушай, друг Джим, — начал он неуверенно, — оно вроде бы и не мое дело… Но ты едешь к Лайне ссориться или мириться?
— Мириться.
— Тогда выбрось эту дрянь, — он подцепил букет за локон, и тяжелые лилианы повисли головками вниз, сминая лепестки.
— Убери лапы! — Разозлившись, я отнял букет и захлопнул колпак скутера; Том едва успел отдернуть руку.
С трудом, едва не опрокинувшись в канаву, я обогнул перегородивший дорогу глайдер, а человек-рысюк стоял и смотрел мне вслед. Чертов шут, снышь ему в оба глаза! Смеет обзывать дрянью то, что вышло из рук моей матери.