Самочувствие сегодня казалось вполне приемлемым.
— Извини, что разбудила, — услышала она рядом встревоженный голос Джинни, которую вообще то вначале и не заметила. — Как ты?
— Уже лучше, — отозвалась та, с радостью осознав, что это действительно так.
— Как же хорошо, что ты нашлась, Герми! — всхлипнула подруга и осторожно обняла, чмокая в щеку.
Гермиона воодушевлённо ответила на объятия. Да уж, «найтись» действительно было хорошо… Лежать в мягкой кровати, чувствовать себя чистой, не ожидать нападения дикого зверя из кустов, и вот так обнимать близкого человека.
— Не представляешь, что тут творилось, пока тебя не было, — продолжала младшая Уизли. — Тебя искали все, кто только мог. Рон и Гарри не давали прекратить поиски даже спустя месяц после крушения корабля. Мы все с ума сходили. Мама плакала дни напролёт, вспоминала Фреда… и тебя, — девушка жалобно шмыгнула носом и утёрла выступившие слёзы. — Рон бедолага тоже плакал, когда вспоминал, как поругался с тобой прямо перед твоим отъездом. Это было ужасно… Я его сейчас насилу спровадила отсюда, чтоб хоть поспал. Он тут безвылазно возле тебя сидел. Расстроится теперь, что не был рядом, когда ты проснулась. Гарри на работу пришлось уйти, а так он тоже тут околачивался. Они вдвоём довели Кингсли едва ли не до нервного тика. Заставили обшарить и воду, и всю сушу поблизости. Чёрт, Гермиона, поисковые группы обыскали всё, кажется до самого полюса! Где ты была?!
— На острове, — бесцветно отозвалась та.
— На каком?
Гермиона лишь пожала плечами. Какая теперь, собственно, разница? Почему-то она была совершенно уверена, что после взрыва магического вулкана, этого клаптика суши всё равно больше нет…
Только сейчас она заметила, что левая рука замотана в бинты от плеча и до самой кисти. А ещё болел весь бок и бедро. Видимо, вопрос так явственно отразился на её лице, что Джинни нехотя пояснила.
— Тебя расщепило при аппарации… довольно сильно.
— Как давно это было? И сколько я уже в госпитале?
— Третья неделя пошла.
Три недели…
Главный вопрос буквально обжигал кончик языка, но девушка так боялась получить на него ответ.
— Я вернулась одна? — с замирающим сердцем всё же спросила она, готовая расплакаться и прикрывая глаза.
Джинни поджала губы.
— Это не важно, Герм. Главное, что ты тут.
Сердце бешено запрыгало в груди.
— Джинни!
— Ещё Снейп, — буркнула та. — Стол нам дома сломал гад… Прямо на мамин тыквенный пирог свалился.
Слёзы всё-таки потекли по щекам всезнайки. Она будто только что первый раз по-настоящему сумела вдохнуть.
— Он жив? — уточнила она, веря в единственно правильный ответ.
— Что этому упырю сделается? — фыркнула младшая Уизли. — Его живучести даже Самазнаешькто позавидовал бы.
Гермиона рассмеялась, не в состоянии унять реками льющиеся слёзы. Всё внутри согрелось будоражащим теплом, счастье потекло по венам с такой скоростью, что тело непроизвольно затрясло нервной дрожью.
— Ну, не плачь, Герми, не надо, милая, — тут же всполошилась Джинни, расценив состояние подруги по-своему. — Уже всё прошло. Он больше ничего тебе не сделает. Забудь. Теперь всё будет хорошо.
«Теперь всё будет хорошо…»
Опять эти слова,. и снова совершенно не тот голос…
«Он жив… Он жив!»
Слёзы всё текли и текли, а сердце колотилось.
«Он больше ничего не сделает тебе…» — слова подруги не сразу дошли до растревоженного сознания Гермионы, но спустя несколько минут это всё же случилось.
— Где он сейчас? — моментально собравшись, напряглась она.
Джинни поджала губы, явно не желая отвечать.
— Говорю тебе, не волнуйся об этом. Он больше…
— Что с ним, Джинни?! — резче, чем хотела, прервала ту будущая невестка.
— Его тоже расщепило, но не так сильно, как тебя. На днях его выписали. Говорю тебе, этот костлявый фестрал живучей, чем Самзнаешькто.
— Перестань, Джин, — поморщилась Гермиона. Слушать обычные обидные замечания о бывшем профессоре теперь оказалось крайне неприятно.
«Выписали. Это хорошо. Значит, жив и относительно здоров».
Размышления подруги снова прервала Уизли:
— Герм, ты не переживай, он здесь не появится. Этот гад больше пальцем тебя не тронет. Он теперь из Азкабана вообще никогда свой длинный нос не высунет!
«Аз-ка-бан…
Аз-ка-бан…
Аз-ка-бан…»
Название самой ужасной магической тюрьмы набатом стучало в висках школьной умницы.
«Северус знал, что так и будет.
Он еще на острове рассказал ей весь «сценарий», в случае их совместного возвращения.
…Азкабан…
На него теперь всех собак спустят. Повесят все глухари, которые только смогут правдоподобно приплести».
Обхватив голову руками, Гермиона болезненно скрючилась, едва держась, чтобы не закричать в голос и не выдрать пару торчащих во все стороны кудрей из собственной шевелюры.
«Идиотка!
Что же ты натворила?!
Обрекла этого искалеченного во всех отношениях человека на новые мучения и издевательства.
Он знал, понимал и сделал выбор. Он хотел остаться там, чтобы всё закончилось, и больше не было больно…
А ты, тупая гриффиндорская выскочка, свалилась ему на голову даже там, на необитаемом острове! Ему снова пришлось защищать, спасать и подставляться под опасности. Из-за тебя он пошёл к тому проклятому стержню, выжигающему его самого изнутри. Ему было до смерти больно! Но он всё равно сделал это — он тебя спас.
А ты всё это время думала только о себе и своих розовых соплях!
Притащила его с собой.
Собственноручно подписала… нет, даже не смертный приговор, а продление предсмертной агонии на неопределённый срок».
В памяти чётко всплыл момент, когда Снейп, с силой крутанувшись, метнул её в магический поток, который должен был вернуть глупую девчонку домой. И то, как она сама крепко вцепилась пальцами в раскалившийся антимагический браслет, а отросшие ногти безжалостно впились в обожженную кожу его запястья. Она потащила его за собой…
Всё, что она смогла сделать сейчас, это отчаянно заскулить.
Всё рыжее семейство встретило её после выписки с распростёртыми объятиями. Все они радовались её возвращению так, будто она действительно была для них самой родной. Обнимались, смеялись и плакали все, даже мистер Уизли и мальчишки. Возвращение вновь обретённой «дочери» в Нору не обсуждалось изначально, и Гермиона как-то незаметно для себя самой опять поселилась в этом радушном доме. Миссис Уизли кудахтала вокруг неё едва ли не каждую минуту, как только та попадала в поле зрения своей «второй матери». Молли то и дело старалась «девочку» подкормить, обогреть и пожалеть. Временами это безумно напрягало, но решиться пресечь болезненную заботу у Гермионы не поворачивался язык. Она, как, впрочем, и все обитатели дома небеспочвенно предполагала, что подобное поведение мамы Молли обусловлено психологической травмой, полученной ею, после гибели Фреда. Сына уже не вернуть, и бедная женщина направила весь свой страдающий материнский инстинкт на так внезапно воскресшую «дочу».
Впрочем, жизнь так или иначе налаживалась и постепенно возвращалась в привычное русло, если бы не одно и очень важное «но» — сердце Гермионы томилось всё это время в холодных стенах Азкабана рядом с тем, кто стал ей так дорог, и кому она никак не могла помочь.
В одну из очередных длинных и бессонных ночей девушка для себя приняла ставшее очевидным решение — она просто не имеет морального права дальше вот так жестоко обманывать Рона. Он был замечательным парнем и чудесным другом, но с некоторых пор представить его рядом с собой в качестве мужа не удавалось никаким образом. Удивительно, но разговор с несостоявшимся женихом случился как-то вечером сам собой и был не так сложен и болезненен, как она опасалась. Парень, некрасиво краснея и, кажется, чувствуя жуткую вину, опередил подругу и первый признался в том, что пока искал её, наконец, осознал, что его любовь к ней — это любовь брата к сестре. И, надо сказать, даже немного обиделся, когда обнаружил, что отвергнутая невеста его откровению больше обрадовалась, нежели опечалилась.