Тела убитых были сброшены в море.
Жители Гаваны поняли, что бывают вещи пострашнее массированных бомбардировок. И с надеждой стали смотреть на север, где в хорошую солнечную погоду можно было разглядеть покрытые легкой дымкой очертания северо-американских берегов. Берегов, откуда могла прийти свобода...
Но до прихода свободы было еще очень и очень далеко, потому что по Карибскому морю курсировали немецкие подлодки и надводные корабли, перекрывая все пути с Кубы и на Кубу.
Германия и ее союзники готовились к морской блокаде Соединенных Штатов...
Так что свобода, о которой говорил не только Батиста, казалась еще очень и очень далекой. Почти невозможной...
Она, свобода, стала еще дальше, когда 22 апреля 1942 года немецкий десант высадился во Флориде.
Началось немецкое вторжение в США...
5.
Вечерами Фидель частенько прогуливался по Прадо, так же неспешно заходил в переулки, едва освещенные ленивым светом желтых фонарей. Иногда он останавливался посреди улицы, рискуя привлечь внимание - прислушивался к ритмичному дыханию вечернего города. До самого комендантского часа улицы Гаваны были многолюдны. С утра до вечера работали салоны синематографа - правда, там крутили исключительно выспренные германские киноленты, - бары и рестораны, стриптиз-клубы и дома свиданий. Однако Фидель помнил и другую Гавану - пустую, разрушенную, затаившуюся в тревожном ожидании. Таким город был всего полгода назад. Теперь же Гавана казалась прежней - словно и не было немецкого вторжения, американских бомбардировок и последующего восстановления "образцового немецкого порядка". Порой Фиделю начинало казаться, что с приходом в Гавану немцев в городе ничего не изменилось, потому что горожане предпочли забыть прошлое, как жуткий кошмарный сон, так что Марта была права, когда говорила, что обыватели постепенно приспособятся к новой власти, смирятся с неизбежностью оккупации. Привыкли же к гордо вышагивающим немецким патрулям, которые теперь воспринимаются как непременная часть городского пейзажа. Привыкли к тому, что два раза в неделю гестапо устраивало облавы. Привыкли к комендантскому часу, нарушение режима которого чаще всего каралось расстрелом на месте...
Так что это была не та Куба, не та Гавана, которая осталась в памяти Фиделя. Это была Куба под властью сильного и коварного врага - врага более изощренного и жестокого, чем янки, которые управляли островом после ухода с Кубы испанцев почти сорок лет. Это была Куба под властью безумного Гитлера - чудовища, которое отняло у Фиделя брата и отца. Фидель искренне ненавидел Гитлера и немцев. Можно даже сказать - презирал их, таких холеных, лощеных и высокомерных, которые считали себя высшей расой, а оттого смотрели на кубинцев свысока.
Он ненавидел немцев - и как мог, боролся с ними. Но в то же время он понимал обывателей, которые старались жить так, словно не было никакого Гитлера, словно немецкие солдаты не топтали Кубу своими грязными сапогами. Обыватели жили сегодняшним днем, не задумываясь о том, что принесет им будущее. Они, обыватели, боялись попасть в гестапо - но когда приходили за их соседом, таким же обывателем, они крестились, облегченно вздыхая: "Слава богу, пришли не за мной...".
Фидель понимал обывателей, которые просто хотели выжить - и в тоже время страстно ненавидел их. Ненавидел порой сильнее, чем вражеских солдат в грязно-зеленых мундирах. Иногда Фиделю хотелось остановиться посреди улицы и закричать, что есть сил, обращаясь к людям, которые выходили из ресторана, где до этого ели, пили и танцевали: "Остановитесь, кубинцы! Что же вы делаете? Оглянитесь, задумайтесь! Вспомните кровь, которую проливали ваши деды, и прадеды за свободу Кубы! Они прогнали испанских колонизаторов, и Куба стала свободна. Они боролись с янки за свободу! Для чего? Чтобы вы, из дети и внуки, легли под грязных гансанос?!"
Но Фидель понимал, что никогда не сможет выплеснуть из души этих слов. Начни он говорить, призывать к сопротивлению - его немедленно схватит гестапо. Конечно, Фидель, как истинный кубинский патриот, постарается умереть достойно, перед смертью презрительно плюнув в рожи потным палачам, но...
Но он был еще очень молод, и ему не хотелось умирать.
Правда, если бы Фидель был уверен, что его смерть приблизит свободу, то, возможно, он отдал бы свою жизнь добровольно - как когда-то отдал свою жизнь Иисус Христос. Но ведь Христос не умер на кресте - он воскрес и вознесся на небеса. Но Христос был богом, а Фидель - человеком. И у него была всего одна жизнь, и ему очень не хотелось умирать...
А еще Фидель верил, что когда прогонят немцев, он найдет отца и брата...
Ради только одной этой встречи стоило жить.
... Сорок второй год семья Кастро встречала в Гаване.
Еще два года назад отец купил дом в Сьерро, на Калле-Линеа, улице, где жили аристократы и нувориши, разбогатевшие в последние годы.
Двухэтажный особняк с претенциозным порталом, украшенным строгим портиком, с дорическими, как у античных храмов колоннами, стоял в глубине просторного двора, скрытый от любопытных взоров не только кованой решеткой с ажурными завитушками, но и зарослями гибких лиан-каламусов. Упругие стебли лиан, больше похожие на древесные стволы, обвивали розовые стены, сложенные из крупного зернистого ракушечника.
Дом Фиделю очень нравился - легкий, просторный, как парусник, бегущий по морским волнам. И в тоже время - уютный, откуда не хотелось уходить. Особенно полюбился Фиделю просторный патио - традиционный внутренний дворик, который представлял собой квадратную гостиную под открытым небом. На уровне второго этажа шла широкая галерея с деревянными колоннами, капители которых, выполненные в виде голов райских птиц, подпирали навесные альфахре - деревянные потолочные балки, покрытые, как и колонны, узором замысловатой резьбы. Стены галереи были отделаны пестрой яшмой, которая играла разноцветными бликами под яркими солнечными лучами. С галереи можно было попасть в жилые помещения, а также в роскошный будуар, стены которого были отделаны мореным дубом. Главной же достопримечательностью будуара было воистину королевское ложе - гигантская кровать, скрытая шелковым пологом широкого балдахина, тяжелые кисти которого, по форме похожие на корабельные колокола-рынды, легко касались пестрого мозаичного пола.
Фидель никогда не знал бедности, однако его не только смутила, но и испугала столь вызывающая роскошь дома. Дом был построен сто лет назад Рамиресом - плантатором, сумевшим быстро сколотить состояние на сахарных поставках в Европу, в первую очередь в Испанию.
"Сахарный король" разорился во время Войны за независимость, в 98-м году. Повстанческие отряды разгромили сахарные заводы Рамиреса, который не смог пережить разорения и застрелился. Так как Рамирес жил одиноко, не заводя семьи, дом остался бесхозным, и муниципалитет продал его какому-то янки.
С той поры особняк на Калле-Линеа сменил немало хозяев.
И никто из них не рискнул посягнуть на его роскошные интерьеры...
Они сидели за праздничными новогодним столом, который установили прямо в просторном патио. Ночь была ясной и теплой, ни одно облачко не закрывало черный шатер безграничного неба, усыпанного желтыми веснушками звезд. Фиделю очень понравилось это сравнение - звезды и в самом деле походили на горсть веснушек, щедро рассыпанных по лицу одной знакомой девушки.
Марии, студентки технического университета...
С Марией Фидель познакомился вчера, на velado - студенческой вечеринке, куда его пригласили друзья.
Звезды тихо мерцали, дружески подмигивая Фиделю, с океана тянул легкий соленый ветерок, наполняя пространство морской свежестью. Где-то на галерее, за колоннами, тянула свою бесконечную негромкую песенку одинокая цикада. Песня была грустной, но настроение у Фиделя было радостным - в углу патио стоял старый патефон, и из широкой трубы неслись зажигательные ритмы фламенко. Фидель с мягкой теплотой на сердце подумал, что будь здесь Мария, они могли бы потанцевать...
Но с Марией он встретится только через два часа...
А пока есть время, можно спокойно сидеть рядом с отцом, неспешно цедить терпкий гаванский ром, и завидовать десятилетнему Раулю, который стремглав носится по гулким анфиладам комнат, играя в испанских конкистадоров.