Ребенок...
- Я собираюсь в Штаты, - нарушил элегическое молчание отец, закуривая толстую, как пальцы Черчилля, сигару.
- Когда? - спросил Фидель.
- На этой неделе, - отец выпустил в воздух тугую струю темно-сизого дыма.
Дым от сигары почему-то пах свежестью морского прибоя.
- Поедешь со мной? - спросил отец.
- Не знаю, - пожал плечами Фидель.
- Подумай... Скоро здесь будет жарко...
Фидель поднял глаза на отца. Он сразу понял, что речь идет не о погоде. Лицо отца было серьезным.
- Ты думаешь, они решатся? - тихо спросил Фидель.
Радостное ощущение легкости, когда в душе живет чувство, что мир прекрасен и принадлежит только тебе, исчезло, уступив место гнетущей тревоге.
- Боюсь, что да...
Прибежал Раулито, облаченный в яркий карнавальный костюм - длинную, до пола, полотняную накидку с наклеенными звездами, вырезанными из золотистой бумаги.
На голове Рауля - узкий колпак...
Мальчик бросился к отцу, повис на его широких плечах, радостно крича:
- Я - конкистадор Кортес! Говори, где спрятано золото Монтесумы?
Морщинистое лицо отца смягчилось, он улыбнулся. Фиделю тоже снова стало легко - он искренне позавидовал своему братишке, для которого еще долго не будет существовать никаких серьезных проблем...
- Нет у меня золота, - виновато развел руками отец.
- Тогда ты умрешь на костре инквизиции! - провозгласил Рауль.
Раулито изо всех сил пытался говорить суровым мужским голосом, но ему еще не были доступны низкие модуляции. Фидель улыбнулся - он обожал своего братишку, который после смерти матери стал ему особенно дорог.
Мать умерла пять лет назад. Как сказали врачи - "от апоплексического удара". И - странно: Фидель, которому тогда еще не исполнилось и двенадцати, узнав о смерти матери, не плакал. Не проронил ни одной слезинки.
То есть он почти не плакал. Ни когда услышал от отца страшную весть. Ни на похоронах. Ни после... Смерть матери опустошила душу Фиделя настолько, что у него уже не осталось сил на слезы.
И, говоря по правде, Фидель так и не поверил, что его мать умерла. Ему верилось совсем в другое - она просто куда-то уехала. Уехала очень далеко, на другой континент, откуда не так просто вернуться...
... Может быть, и отец уехал? Уехал вместе с Раулем, не успев предупредить Фиделя. А теперь он где-то в Америке, и не может передать весточку сыну. Война все-таки...
Фиделю очень хотелось в это верить...
... Расклеивать листовки - работа, доведенная почти до автоматизма. Главное здесь - не очень увлекаться, следить за окружающий обстановкой, иначе будешь ночевать в казематах Ла-Пунты. В этой средневековой испанской цитадели размещалась главная тюрьма гестапо.
Это был второй поход Фиделя за вечер. Он не рискнул взять с собой все листовки, принесенные Мартой, справедливо полагая, что человек с тяжелым саквояжем наверняка привлечет внимание немецких патрулей. Да и сам Фидель не раз был свидетелем случаев, когда немецкие патрули останавливали и обыскивали людей, которые несли в руках большие сумки. Некоторых, обыскав, отпускали, других куда-то уводили. Фиделю очень не хотелось оказаться в числе "других". Конечно, среди товарищей Фиделя по подполью были и такие горячие головы, которым Атлантический океан был по колено - но они и попадались чаще. Так что жизнь научила Фиделя осторожности. Тем более, что до комендантского часа осталось достаточно времени - Фидель успеет еще раза два-три вернуться домой за оставшимися листовками.
Нет, не в тот особняк на Калле-Линеа, где он встречал последний мирный Новый год.
Фидель не был в этом доме с того самого злополучного дня первого января, когда...
... когда радостный Раулито предложил:
- Папа, пошли гулять!
- Тебе спать пора, - с ленивой строгостью произнес отец.
- Спать?! - Рауль от удивления даже подпрыгнул. - Ты что, па? В Новый год?! Ну пошли-и-и-и... - проканючил Рауль, переминаясь на тонких, коричневых от загара ногах.
- Пошли, - легко согласился отец. - Не хочешь с нами? - это относилось уже к Фиделю.
- Да нет, я встречаюсь с друзьями...
- И с подругами? - проницательно заметил отец.
- И с подругами, - улыбнулся Фидель, понимая, что отец сейчас не станет его ругать за непостоянство.
Фидель должен был встретиться с Марией. В два часа ночи на набережной Малекон - так одни договорились вчера.... А сейчас острые, как шипы морской звезды, стрелки старинных напольных часов, которые стояли в углу патио, на треногом столике с резной инкрустацией, лениво подбирались к цифре "единица".
- Дело твое, сынок, - мягко проговорил отец, выдувая кольца терпкого дыма. - Только вот... Подумай об Америке. И вообще, - он неопределенно покачал в воздухе широкой ладонью.
Когда отец и брат ушли, Фидель поднялся на второй этаж по винтовой лестнице, которая вела в гостиную, и улегся с ногами на широкое ложе. Именно ложе - потому что у него не поворачивался язык назвать просто кроватью это грандиозное сооружение.
Ложе, стоящее в гостиной, было не менее шикарным, чем-то, что находилось в будуаре. И тоже могло занять достойное место в любом европейском или североамериканском музее. Выгнутая дугой спинка из красного дерева была инкрустирована барельефами, изображавшими фантастических птиц и зверей. И, глядя сейчас на работу неизвестных мастеров, добрые и сильные руки которых вдохнули жизнь в дорогое, но мертвое дерево, Фидель невольно подумал о Марии, девушке с рабочей окраины, которая наверняка осудила бы Фиделя, узнай, что он живет среди такой воистину королевской роскоши...
Фидель так и не рискнул сказать Марии, что его отец - крупный землевладелец и промышленник.
Не хотел спугнуть зарождавшееся взаимное чувство...
С Марией, круглолицей девушкой с добрыми темными глазами, излучающими осторожную задумчивость, с длинными каштановыми волосами, легкими невесомыми волнами спадающими на обнаженные плечи, он был знаком всего несколько часов, но, поговорив с девушкой всего полчаса, вдруг понял, что на самом деле знал ее очень давно - быть может, всю свою недолгую жизнь. Они сошлись сразу - как будто они были созданы для того, чтобы стать друзьями.
А если повезет, то и не только друзьями...
Что скрывать: Мария понравилась Фиделю сразу, как только он ее увидел. Возможно, и она сразу выделила высокого стройного брюнета, который со скучающим видом сидел у импровизированной стойки бара, лениво потягивая через соломинку коктейль - ром с мандариновым соком. Мария тоже была одна, она сидела за столиком, у стены, не притрагиваясь к напиткам, и, похоже, скучала. На какое-то неуловимое мгновение их взгляды встретились - и спустя другое, такое же быстролетное мгновение, Фидель уже приглашал девушку на танец...
Весь вечер они провели вместе - сначала танцевали и пили коктейли, пьянея не от рома, а от взглядов друг друга. Затем стояли на открытой веранде, опершись о гранитную балюстраду, откуда открывалась чарующая панорама уснувшей гаванской бухты, озаряемая ярким, как пожар, светом маяка крепости Эль-Морро. Сама крепость, ее крутые высокие стены, казались сейчас нереальными, призрачными - как и американские военные корабли, стоящие на рейде у входа в бухту...
Фидель и Мария о чем-то разговаривала - и хотя прошло не больше суток, Фидель, как ни старался, так и не смог вспомнить, о чем они говорили... а сейчас, когда минуло больше года (и еще одна листовка прилеплена к шершавой стене...) - и подавно не вспомнить...
Расстались они лишь на рассвете, договорившись, что встретятся в первую ночь нового года на Малеконе.
Сквозь резной переплет этажерки, которая возвышалась напротив кровати, где лежал Фидель, были видны настенные часы. Грузный маятник, похожий на пиратский галион, медленно раскачивался из стороны в сторону, словно был "летучим голландцем", которому никогда не пристать к берегу... Фидель улыбнулся - странные у него, однако, ассоциации... Часы показывали половину второго, и Фидель поднялся с кровати - если сейчас выйти из дома, то как раз к двум доберешься до Малекона, где уже наверняка собралось пол-Гаваны - отмечать приход Нового года... "Как бы нам не разминуться", - кольнула сердце Фиделя острая иголка тревоги, но он поспешил отмахнуться от неприятного сигнала, потому что знал: он найдет Марию в любой толпе...