Выбрать главу

Несмотря на то что Алексис с братом много лет назад оставили отчий дом, их комнаты оставались такими же, какими были в детстве. В спальне Алексис стены по-прежнему были выкрашены в несколько угнетающий багровый цвет, который она сама выбрала, будучи угрюмым пятнадцатилетним подростком. Покрывало на кровати, ковер и гардероб были розовато-лиловыми. Алексис считала, что этот цвет – цвет приступов гнева и мигрени – неплохо сочетается со стенами, да так оно, в общем-то, и было. Родителям с самого начала не нравилась расцветка комнаты, и в последние годы Алексис разделяла их мнение – хотя в свое время сама подбирала все материалы. Рано или поздно родители должны были отделать все внутренние помещения заново, но в доме, в котором интерьер интересовал всех в последнюю очередь, это могло произойти и через десять лет, и через двадцать. Впрочем, цвет стен в комнате Ника уже давно не имел особого значения – они почти полностью были закрыты плакатами с изображениями игроков лондонского «Арсенала», групп, играющих в стиле хэви-металл-рок, и блондинок с невероятными бюстами. Гостиная была для Алексис и Ника общей территорией, но чаще всего здесь находился Ник: наверное, за свое детство и юность он провел на диване перед телевизором не менее миллиона часов.

Разумеется, кухня также была местом общего пользования. Ее центром был круглый сосновый стол родом из семидесятых годов – первый предмет мебели, совместно приобретенный Софией и Маркусом. Общение в доме чаще всего проходило за этим столом – здесь обитатели дома беседовали, играли в игры или вели жаркие споры, словом, занимались тем, что, вопреки всем расхождениям между ними, делало их семьей.

– Здравствуй, – приветствовала София отражение дочери в зеркале, не переставая расчесывать короткие мелированные волосы и одновременно пересматривать содержимое небольшой шкатулки с украшениями. – Я почти готова, – добавила она, вдевая в уши коралловые серьги в тон блузке.

Алексис не знала и не могла знать, что семейный ритуал всегда вызывал у матери неприятные чувства. Она старательно делала вид, что радуется, но от одной лишь мысли о скором отъезде дочери у нее в животе словно завязывался тугой узел. Казалось, способность Софии скрывать свои чувства возрастала пропорционально силе подавляемых чувств.

Женщина вгляделась в зеркале в лицо дочери, остановившейся за спиной, и испытала настоящее потрясение: Алексис совсем не была похожа на девочку-подростка, которую она всегда себе представляла. Из зеркала серьезно, вопросительно смотрела совсем взрослая женщина.

– Привет, мам, – тихо сказала Алексис. – Папа скоро придет?

– Вот-вот должен быть. Он знает, что завтра тебе рано вставать, и обещал не опаздывать.

Взяв в руки хорошо знакомую фотографию, Алексис сделала глубокий вдох. Ей было уже двадцать пять, но чтобы заставить себя ступить на неизведанную территорию материнского прошлого, ей надо было долго собираться с духом. Было ощущение, что она собирается тайком нырнуть под полицейское ограждение вокруг места преступления. Больше всего ей хотелось знать, что думает мать по поводу ее отношений с Эдом. Сама София вышла замуж, когда ей не было еще и двадцати, и Алексис сомневалась, что мать одобрит ее намерение отказаться от надежного Союза с таким человеком, как Эд. А возможно, все как раз наоборот и София считает Эда – если она вообще задумывалась над этим – неподходящей парой для дочери.

Алексис мысленно произнесла вопрос, который собиралась задать. Как мать в столь раннем возрасте пришла к убеждению, что человек, за которого она собирается выйти, именно тот, кто ей нужен? Почему она решила, что на протяжении последующих пятидесяти и даже более лет будет счастлива с ним? Или она никогда не задавалась подобными вопросами?

Когда слова уже готовы были сорваться с языка Алексис, она вдруг передумала, решив, что София может, как обычно, отказаться говорить на эту тему. Тем не менее один вопрос надо было задать в любом случае.

– Можно… – начала Алексис. – Можно мне побывать там, где ты выросла?

Если не считать имени, явственно указывавшего на греческие корни, единственным внешним признаком, который связывал ее с родственниками по материнской линии, были темно-карие глаза. И Алексис попыталась пустить их в дело – встретилась с матерью взглядом и долго не отводила его.