— Зачем ему эта дорога? — спросил я. — Туземцы пользуются тропинками, которые вполне их удовлетворяют.
Адъютант иронически усмехнулся.
— Неужели вы думаете, что мы будем строить шоссе для дикарей? Шоссе нужно нам самим. На острове поселятся военные и гражданские власти. Приедут и предприимчивые люди, которые создадут работу туземцам. Тут прекрасная природа, остров может быть превращен в чудесный курорт. «Старику» здесь очень нравится. Он намеревается тут проводить свой отпуск. Он даже сказал мистеру Смиту, что, когда выйдет в отставку, расширит его плантацию и будет здесь жить зимой. «Старик» из Ванкувера, а там зима довольно суровая.
— А мистер Смит ничего на это не возразил? — спросил я его.
— Возразил, конечно. Он заявил, что плантация его собственность, признанная вождем племени, а весь остров принадлежит Англии, потому что Смит первым ступил на него. Ха-ха! Он даже потребовал от «старика» матросов для охраны плантации.
— А «старик»?
— «Старик» рассмеялся и сказал: «Если гражданские власти не в состоянии защитить эти окна, мои матросы в состоянии защитить и гражданскую власть, и окна.
— Как надо понимать эти слова? — спросил я.
— Разве не догадываетесь? «Старику» серьезно приглянулась плантация англичанина. И так как дикари всегда могут ее отнять, «старик» защитит от них и плантацию, и самого Смита, разумеется, ценою его плантации.
— А Смит?
— Он начал хорохориться и пугать «старика», что пожалуется в какой-то международный суд, а «старик» преспокойно сказал: «Не позволяю собаке, которую я кормлю, лаять на меня!»
— Значит, они не на шутку поругались?
— О, совсем не на шутку! — подтвердил словоохотливый адъютант. — Третий день мистер Смит не говорит со «стариком», а «старик» проходит мимо него как мимо телеграфного столба.
— А как себя держит капитан Стерн?
— Капитан — прекрасный человек! — воскликнул адъютант. — Наши ребята его полюбили, а «старик» предложил ему поступить к нам на службу, но он отказался. Хочет как можно скорее попасть в Александрию. У него там маленькая дочь...
Я спросил его, не может ли капитан уехать в Александрию и вообще будет ли нам позволено уехать с острова на каком-нибудь американском судне. Адъютант заявил, что это вполне возможно. «Старик» потребовал, чтобы ему выслали из Америки транспорт со строительными материалами. После того как транспорт разгрузит материалы на Тамбукту, мы сможем на нем уехать.
— А скоро придет транспорт? — спросил я.
— Недели через две.
— А это правда, что контр-адмирал нам разрешит уехать на нем?
— Да, «старик» сказал, что распорядится о вашем отъезде.
— Куда? Может быть, отсюда транспорт пойдет прямо в Америку?
— Не знаю. Это станет известно по его прибытии.
Моторная лодка уперлась в берег, и мы пошли в погорелое селение. Гахар и Боамбо уже нас поджидали. Они встретили меня очень сердечно, пожимая левую руку над локтем и похлопывая по спине, а адъютанту едва кивнули головой, хотя он первый им отдал честь. Но молодой человек сделал вид, что не заметил этого. Он не был обидчив.
На этот раз переговоры протекли гладко, потому что адъютант согласился на все условия Боамбо. Очевидно, так распорядился контр-адмирал. Туземцы сами построят себе хижины. Американские матросы не будут ходить в селение. Я буду посредником между предводителем и контр-адмиралом. В качестве сына племени и друга вождя я могу ходить к туземцам, когда пожелаю, и если хочу, могу жить в самом селении. В таком случае мои друзья построят отдельную хижину. Так сказал Боамбо.
Переговоры закончились благополучно. Мы с адъютантом вернулись на судно. Угрозы контр-адмирала были ни к чему, — по крайней мере, я так думал, но позже понял, как жестоко ошибся.
III
В последнее время контр-адмирал совсем оставил меня в покое. Переговоры были окончены, туземцы строили себе хижины, и я не был ему нужен. Тем лучше! Я служил в солдатах и знал одну солдатскую мудрость: «Чем меньше вертишься перед глазами начальства, тем спокойнее тебе будет». И потому я чувствовал себя гораздо лучше среди матросов, чем в офицерской кают-компании.
Со Смитом и Стерном я виделся каждый день, а иногда и по два раза в день, — утром и вечером, когда мы выходили на палубу подышать прохладным воздухом. Днем было невыносимо жарко, и никто не показывался на солнце. Смит переменился. С тех пор как попал под защиту американского флага, он охладел ко мне. Это было характерно для него, и поэтому наступившая в нем перемена меня не удивила... А Стерн остался таким же сердечным и искренним, как и раньше. Он тосковал по своей маленькой дочери и стремился как можно скорее уехать к ней в Александрию.
И вот наступил долгожданный час. Однажды, когда матросы обедали, сверху сообщили, что транспорт, о котором говорил адъютант, пришел. Все побросали ложки и устремились на палубу.
Транспорт вошел в залив. На носу ясно виднелась надпись «Линкольн». Транспорт носил имя великого американца, который любил свободу и мужественно сражался за нее. Будучи президентом Соединенных Штатов Америки, Линкольн пять лет воевал с плантаторами Южных Штатов за освобождение негров от рабства. Он победил, потому что с ним был весь американский народ, но побежденные рабовладельцы жестоко отомстили: они подкупили одного негодяя, и тот убил Линкольна.
«Линкольн» дал продолжительный гудок и остановился. Загремели цепи, затарахтели лебедки, и тяжелый якорь бухнулся в воду. Немного позже от парохода отчалила небольшая лодка и направилась к нашему крейсеру. (Забыл сказать, что обе наши боевые единицы были крейсерами. Это я узнал от адъютанта.) На лодке приехал капитан «Линкольна». Адъютант встретил его у трапа и повел к контр-адмиралу. Через несколько минут адъютант прибежал к нам сообщить, что отсюда «Линкольн» пойдет в Бразилию за каучуком и отвезет его в Англию.
— В Англию! — воскликнул Смит, и глаза его загорелись от радости. — Правда?
— Да, — подтвердил адъютант. — Через четыре дня «Линкольн» уходит. «Старик» велел капитану взять вас с собой.
Плантатор так был разволнован новостью, что страшно растерялся и только бормотал:
— Англия! О, вы не знаете Англии! Великая страна, сэр! Лондон! О, вы понятия не имеете, что такое Лондон!
Он обращался к адъютанту, а Стерн молча смотрел на пришедший пароход. Он был грустным, отлично сознавая, что ему не скоро удастся увидеть дочь... Смит заметил его настроение и спросил:
— Почему вы печальны, Стерн? Вы слышали, что сказал этот молодой джентльмен? Едем домой, Стерн! Домой, в Лондон!
— Домой? — повторил Стерн. — У меня нет дома ни в Лондоне, ни где бы то ни было в Англии.
— У вас нет дома? У вас нет своего дома, Стерн?
Стерн не ответил. Смит смутился и начал жевать сигару, дымившуюся у него в зубах. Немного погодя он сказал:
— Ничего, Стерн, это не большая беда. И без дома Англия — такая же ваша родина, как и моя, и вы должны радоваться не меньше меня скорому нашему возвращению.
— Я радуюсь, — тихо проговорил Стерн. — Может быть больше вас...
— Не видно, Стерн, не видно...
— А вы чего хотите, чтобы я кричал, как вы? Чтобы я бил себя в грудь кулаками и твердил, что люблю Англию? Кому это нужно?
После слов капитана Смит умолк, не то устыдившись, не то потому, что остыл восторг. Немного погодя, он сказал, как бы извиняясь:
— Темперамент, сэр... Не могу сдерживать обуревающих меня чувств. А вы? — обернулся он ко мне. — Надеюсь, что и вы радуетесь?
— Да, — подтвердил я. — Англия гораздо ближе к Болгарии, чем остров Тамбукту. Но я думаю и о моих друзьях, которые остаются здесь. Что с ними будет?
Плантатор огляделся и, убедившись, что адъютант ушел, сказал:
— То, что произошло с американскими индейцами.
Я содрогнулся от ужаса, вспомнив, как жестоко американские колонизаторы расправились с индейцами. Белые хозяева пролили реки крови и прошли по сотням тысяч трупов, пока завладели американским континентом.